— Эй, ты куда? — крикнула Зоя Игнатьевна. — Блин! Дура! Дура! Блин!

Я вздрогнула. Но тут же поняла: это Гектор прикинулся ректором института проблем человеческого воспитания.

Высказавшись, ворон клюнул Афину в темечко. Псина шарахнулась в сторону и столкнулась с прыгающей вверх Мафи.

— Идиотка! — опять заорала птица голосом Зои Игнатьевны. — Казнить!

Мафуся упала на пол, толкнула Анфису, та пошатнулась, поднос выпал из рук горничной и полетел прямо на меня. Фиса с воплем рухнула на пол, а у меня в руках непонятным образом очутился фарфоровый чайник. Серебряный поднос шлепнулся на паркет и задребезжал, салфетка слетела, обнажилась металлическая ладья с кусочками кекса. Мафи взвизгнула и ринулась к лакомству, Роза с Кисой переглянулись и прогалопировали к месту крушения домработницы. Афина, у которой туго и с обонянием, и с соображением, замерла. Фолодя стек с ее спины и, демонстрируя полнейшую невозмутимость и презрение к окружающим, продефилировал к дивану. Наш Фолодя живет по принципу: люби меня, накорми меня, отстань от меня.

— Бедняжка ушиблась! — запричитала Лори, кидаясь к прислуге.

Я тоже поспешила к поверженной Фисе.

— Дура! Блин! — в том же духе и тем же голосом проорал Гектор. — Упала! Лежит! Казнить!

Потом ворон тюкнул Афину между ушей клювом и продолжил:

— Жрать иди! Вкусное!

Личный пони Гектора опешил, попытался понять, чего от него хочет водитель, и наконец сообразил: ба, на полу кекс, и от него уже мало что осталось. Громко залаяв, Афина ломанулась в стаю мопсов и пагля, но по дороге столкнулась с Глорией. Та вскрикнула и упала на руины кекса.

Роза, Киса и Мафи стали лапами откатывать мою будущую свекровь в сторону, пытаясь добраться до лакомства.

— Дуры! — заявил Гектор. — Все! Покоя нет!

Я подняла Фису, затем помогла встать на ноги Лори.

— Сейчас подмету пол, — простонала домработница.

— Не стоит беспокоиться, — сказала я, — Мафи последние крошки долизывает. Иди, умойся и больше не делай крендель, он слишком опасен, еще ногу сломаешь.

— Опять не смогла поступить как хорошая мадщен, — захныкала Анфиса, — стараюсь изо всех сил и ни фига не получается.

— Ты прекрасная домработница, — незаслуженно похвалила я Фису, — лучшей мне не надо.

— Зоя Игнатьевна так не считает, — заплакала Анфиса, — она меня только что сто раз дурой назвала и казнить хотела.

— Дура! — опять подал голос Гектор, сидевший на буфете.

Зоя Игнатьевна взяла чашку.

— Я не употребляю подобных слов.

— Это Гектор, — засмеялась Лори, — он так научился прикидываться мамой, что озноб пробирает.

— Сама коза! — на сей раз тоном Игоря произнес ворон.

— Во дает! — восхитился Петр Андреевич. — Помнится, мой дед, великий актер императорского театра…

Мне категорически не хотелось выслушивать очередную байку буйного фантазера, поэтому я без особых церемоний перебила актера:

— Зоя Игнатьевна, подтвердите, что Анфиса прекрасная горничная.

Бабушка Феликса прочистила горло.

— В связи с создавшейся ситуацией у меня есть одно замечание. При подаче кекса следовало использовать салфетку не белого цвета, а экрю. В остальном претензий нет. Изучая мой гениальный учебник, Анфиса делает прогресс в своем развитии. Слава богу, сейчас у нас все стало как у правильно воспитанных людей.

Я окинула взглядом разорванный подол платья, купленного Фисой в секс-шопе, осколки чашки на полу, радостно улыбающихся мопсов, облизывающуюся Мафи, Афину, которая от волнения устроилась писать у буфета, посмотрела на эрзац-папеньку, решившего жениться на бабушке моего жениха, вспомнила, что мне предстоит участвовать в парном бракосочетании, и кивнула. Да, да, у нас все, как у всех! Именно так и никак иначе воспитанные люди проводят тихие семейные вечера.

В столовой на мгновение воцарилась тишина, потом послышались шаги. В комнату вошел Феликс и сразу испугался.

— Что-то случилось?

Петр Андреевич встал.

— Пользуясь случаем, что семья в полом сборе, разрешите попросить руки Зои Игнатьевны.

Бабушка Маневина картинно прижала к груди ладони и изобразила изумление.

— Ах! Как неожиданно! Я сконфужена! Хо-хо-хо!

— Дорогая, ответьте «да», — попросил «папенька».

— Боже, я вся в волнении, — кривлялась Зоя Игнатьевна, — не знаю, как реагировать, смущена.

Бухтин молча смотрел на невесту.

— Дорогой, ты ничего не забыл? — свистящим шепотом спросила его престарелая возлюбленная.

— Вроде нет, — озадачился жених, — сделал все, как ты, моя любовь, велела.

— Кольцо, — подсказала невеста.

Петр Андреевич хлопнул себя ладонью по лбу.

— Старый идиот!

— Альфгеймер, — хихикнула я.

Зоя Игнатьевна величаво повернулась в мою сторону.

— Кто?

— Не обращайте внимания, — пробормотала я, — не отвлекайтесь.

«Папенька» вынул из кармана пиджака бархатную коробочку и откинул крышку.

— Даиний, чистый, как слюна младенца…

— Слеза, — поправила Зоя, — слюни тут при чем.

— Как слеза младенца камень, — покорно повторил жених, — олицетворяет мою бескорыстную вечную любовь. Дорогая, умоляю, ответь согласием.

Петр Андреевич обошел стол и опустился на колено перед бабушкой Феликса. Зоя Игнатьевна медленно поднялась и вытянула вперед правую руку. Бухтин замер перед ней с открытой коробочкой в руке.

Интересно, сколько времени они репетировали «неожиданное» предложение руки и сердца? Одним днем точно не обошлось.

— Жду, как решится моя судьба, — тоном престарелого провинциального актера, исполняющего на сцене заштатного театра в девятьсот сороковой раз роль деда трепетного Ромео, произнес мой эрзац-папенька[8].

Зоя Игнатьевна кокетливо улыбнулась, склонила голову, откашлялась…

И тут Афина, решившая, что Петр Андреевич предлагает даме нечто невероятно вкусное, выпала из привычного состояния черепашки в летаргическом сне, одним прыжком очутилась около актера и… проглотила перстень.

— Дура! — голосом Зои Игнатьевны завопил Гектор. — Дура!

— Немедленно выплюнь! — заорал Бухтин и схватил Афину за ухо.

— Не обижайте собачку! — возмутилась я. — Она ни в чем не виновата, вы слишком долго стояли на колене, следовало ускорить процесс обручения.