Наконец Ирочка проплакалась и вспомнила об ужине. Я ужеперестал стесняться и воспринимал ее приглашение разделить трапезу как нечтосамо собой разумеющееся, тем более что она с не меньшим энтузиазмом приглашалак столу и Юрия. Просто нужно будет покупать какие-нибудь продукты и отдавать вобщий котел, чтобы не быть нахлебником. Вера Ильинична, страдая комплексом виныза несбереженное имущество квартирантки, стала предлагать какие-то разносолы имаринады из собственных запасов, но Ирочка поблагодарила и гордо отказалась,сославшись на сложившийся режим питания, в котором нет места соленому иострому. Тогда несчастная Вера Ильинична принесла из своих запасников бутылкуконьяку и с решительным видом поставила на стол.

– Вот, выпейте для расслабления, чтобы не плакать.

Коньяк был благосклонно принят. Ира вместе с Татьяной пошлана кухню готовить ужин, а Мазаев взял кассету Вернигоры и ушел к себе смотретьзапись. Мне ничего не оставалось, как подняться наверх, в свою комнату. Лиля,конечно же, читала, и конечно же, лежа на спине. Впрочем, присмотревшись, яувидел, что глаза ее закрыты, хотя ручки крепко сжимали книжку. Спит, что ли?

– Лиля, ты спишь? – спросил я едва слышным шепотом.Если спит, то не проснется.

Она моментально открыла глаза.

– Нет, папа. Я просто думаю.

– О чем?

– Так. О всяком разном. Я есть хочу. А мы сегодня ничего наужин не покупали. Опять в ресторан пойдем?

– Скоро тетя Ира нас покормит. Потерпи немножко.

Лиля перевернулась на живот и уткнулась в любовный роман, ая растянулся на своей кровати и стал думать о Татьяне, о ее недописанной книгеи украденном компьютере. Больше всего на свете мне хотелось сейчас пойти к нейи сказать: «Таня, выходи за меня замуж. А в качестве свадебного подарка я куплютебе новый ноут-бук. Только не расстраивайся, пожалуйста». Где взять для этогополторы тысячи долларов, я не знал, но сказать ужасно хотелось. И не толькосказать, но и сделать. Вот ведь в чем незадача…

Кажется, я задремал, потому что, когда снизу раздалсяИрочкин голосок: «Владик, Лиля, идите к столу!», я вздрогнул и очнулся.

Ни смерть российской кинозвезды, ни кража компьютера неповлияли на красоту и изобильность Ирочкиных кулинарных изысков. В центре столаторжественно возвышалась бутылка коньяка в окружении чего-то неведомого, норазноцветного. Ради такого случая Вера Ильинична пожертвовала даже рюмки – неглушить же драгоценный напиток стаканами.

Когда мы с Лилей спустились вниз, за столом сидела однаТатьяна.

– А где народ? – спросил я, усаживаясь рядом и украдкойкасаясь ее округлой коленки.

– Ира пошла за Мазаевым, сейчас они подойдут.

Я покосился на окно соседнего дома, которое хорошопросматривалось с моего места. Света в окне не было.

– По-моему, можно начинать без них, – усмехнулсяя. – Если они и подойдут, то не сейчас.

Таня понимающе улыбнулась краешком губ, бросив предостерегающийвзгляд в сторону Лили. Но я оказался не прав. Ира и Мазаев появились черезнесколько минут, хотя лица у обоих были виновато-вороватые. Видно, кусочеккайфа они все-таки урвали.

Когда было выпито по две рюмки под тосты о том, чтобысегодняшние неприятности были самыми большими в жизни, обстановка за столомнесколько разрядилась, напряжение спало. Ирочка со смехом рассуждала о том, чтов конце концов квартиру она получит в те же сроки, что и запланировано, толькоона будет чуть-чуть меньше, чем ожидалось, но это ничего страшного, если с умомрасставить мебель. Татьяна, со своей стороны, говорила, что повесть о пожаре ейсамой не очень нравилась, просто не в ее правилах бросать на полпути начатоедело, и она ее не писала, а домучивала исключительно из чувства долга и из-затого, что ей было жалко уже затраченного труда. А судьба дала ей прекрасныйповод бросить опостылевшую вещь и начать новую, об убийствах на кинофестивале,которые кажутся ей гораздо более привлекательными с точки зрения построения интригии выписывания характеров. Периодически я ловил на себе взгляд Мазаева, которыйсидел рядом с Ирочкой напротив нас с Таней и Лилей, и мне казалось, что онхочет что-то мне сказать, но не при всех. Я подумал, что он, наверное, хочетдоговориться со мной о графике, согласно которому мы будем по очередипользоваться комнатой девушек. При мысли о том, что будет происходить в этойкомнате, меня бросило в жар.

Когда с едой было покончено, я вызвался вместе с Юрой убратьпосуду со стола и принести чай.

– В распределении работ должна быть хотя бы видимостьсправедливости, – заявил я. – Если девочки готовили, то мы должны какминимум убрать посуду. Может быть, мы даже ее вымоем, если нам к чаю дадутчего-нибудь вкусного.

Оказавшись вдвоем с Юрой на кухне, я поставил на огоньчайник, налил в миску горячей воды, щедро плеснул туда «Бинго» и принялся мытьпосуду.

– Говори, не мнись, – посоветовал я, спиной чувствуяего напряженный взгляд. – Комнату будем делить?

– Что? – не понял Мазаев. – Какую комнату?

– Ну как это какую! – возмутился я. – Ту, котораянаверху. Разве ты не об этом хотел со мной поговорить?

– Я? Да что ты, нет, конечно. Сегодня пятница, мои хозяевауехали в Адлер к родственникам, вернутся только в воскресенье вечером. Так чтопроблема комнаты передо мной не стоит. Я о другом хотел сказать. Я посмотрелпленку…

– И что в ней?

Я повернулся к нему так резко, что разлил мыльную воду измиски.

– Там странное… Понимаешь, Слава, я бы хотел, чтобы тыпосмотрел ее снова вместе со мной.

– Зачем? Ты в чем-то сомневаешься? Что-то увидел?

– Увидел. Но то, что я увидел, так чудовищно, так страшно,что я боюсь в это верить. Поэтому я хочу, чтобы ты тоже это увидел и не думал,что у меня паранойя.

– Но я же все видел, Юра. Нет там ничего чудовищного истрашного. Ты что имеешь в виду? Ты кого-то узнал? На этой пленке есть человек,которого ты знаешь?

– Нет. – Он покачал головой. – Я никого не узнал.Там другое… Слава, пожалуйста, давай посмотрим еще раз вместе, я тебе всепокажу, а там уж ты сам решишь, делать из этого выводы или нет.

– Ладно, – я пожал плечами. – Попьем чаю и пойдемк тебе кино смотреть.

После чая я отослал Лилю наверх, велев ей умыться, почиститьзубы и ложиться, а сам пошел к социологу во второй раз смотреть кассетуВернигоры.

* * *

Мазаев выключил видеомагнитофон, а я почувствовал, что уменя пересохло во рту и предательски задергалась левая икра, что означаловысшую степень волнения и изумления. Да, Юра Мазаев был прав. То, что он мнепоказал, действительно было чудовищным, настолько чудовищным, что поверить вэто было трудно. Я мог бы смотреть эту кассету еще десять раз, но все равно безМазаева не увидел бы того, что он мне показал, потому что не обладаюнеобходимыми для этого знаниями. У социолога Юрия Сергеевича Мазаева эти знаниябыли.