Выйдя за калитку и пройдя несколько шагов до своего дома, ясначала услышал голоса, а потом разглядел в темноте Татьяну и Сергея Лисицына.Они сидели во дворе за столом, но свет почему-то был погашен, и разговаривалиони совсем тихо. Я запоздало сообразил, что уже очень поздно, ведь из гостиницыпосле убийства Юшкевича мы вернулись часов в восемь, а после этого были ещепричитания по поводу кражи, приготовление ужина, сама трапеза, потом просмотрпленки… Наверное, наши хозяева уже спят, поэтому Таня и Лисицын сидят в темнотетихонько, как мышки.

– Привет, – сказал я громким шепотом, подходя к ним.

– Добрый вечер, Владислав Николаевич, – отозвалсяСережа. – Я вам уже надоел со своими бедами, наверное?

– Ладно, не прибедняйся. Ты за кассетой пришел?

– Почему за кассетой? – не понял он.

– Ну я же тебе кассету не отдал, когда в гостиницу приходил.Ты что, не заметил?

– Не заметил, – признался он. – В тот моментвнимания не обратил, на Кузьмина отвлекся, а потом не до того стало. Самипонимаете…

– Плохо, дружочек. Кассета – вещественное доказательство, тыведь ее у следователя под честное слово взял, вы же ее официально изымали,верно? А ты о ней ухитрился забыть. А ну как я бы ее потерял? Или ее украли быу меня, как вон у Тани компьютер? Что бы ты тогда делал? Следователь бы тебя посамое некуда в землю зарыл, и был бы прав, между прочим.

– Не угадали, Владислав Николаевич. Я, конечно, опернеопытный, но не совсем тупой. Кассета уже давно возвращена следователю. Явчера у себя дома сделал копию, вот ее-то вам и отдал. Так что можете ее терятьсколько влезет.

– Ишь ты! – искренне восхитился я. – Молодец,сечешь.

– Чту Уголовно-процессуальный кодекс, – усмехнулсяЛисицын. – Благоговею перед великой Татьяной Образцовой.

– Да ну тебя, Сережа, – отмахнулась Татьяна. –Было бы лучше, если бы ваши местные воришки благоговели. Ты мне скажи честно,писать мне заявление о краже или без толку? Будет кто-нибудь искать мою машинкуили вы там все на кинозвезд переключились?

– Да что вы, Татьяна Григорьевна, убийствами никто кроме насс Кузьминым и Пашей Яковчиком не занимается.

– Так что ты посоветуешь? Писать заяву-то или не надо?

Сережа замялся. Я понимал, о чем он сейчас думает. В другойситуации самым правильным было бы Татьяне пойти к его начальству, к тому самомусуверенолюбивому полковнику, и сказать: так, мол, и так, я ваша коллега изПетербурга, случилась у меня неприятность, вы уж помогите, чем можете. Что впереводе на русский язык означало бы: я заявление писать не буду, чтобы вслучае неудачи на вас лишняя нераскрытая кража не висела, но вы уж будьтелюбезны, настропалите своих ребяток, пусть поищут мою пропажу, а вдруг данайдут. Ну а не найдут – так я не в претензии, потому как трудности вашипонимаю. Всю жизнь все работники милиции поступают именно так. Но это в другойситуации, потому что независимый полковник, судя по всему, уже навел обо мнесправки и знает, по какому адресу я снимаю комнату. И если сейчас к нему придетпотерпевшая, работающая следователем и проживающая по этому же адресу, в головеу него могут зародиться самые непредсказуемые подозрения. А крайним окажется,естественно, бедный Серега Лисицын, потому что со мной его начальник ничегосделать не может.

Это я в тот момент так думал. Дальнейшие события показали,что я ошибался. И очень сильно.

А в тот вечер я еще ни о чем не подозревал. Мы еще околополучаса проговорили все втроем, обсудили убийство Юшкевича, придя кнеутешительному выводу о собственном бессилии и невозможности быстроразобраться в трех трагедиях, последовавших одна за другой. Об открытии,сделанном Юрой Мазаевым, я решил пока не рассказывать, уж больно диким оно мнепоказалось.

Распростившись с Сережей, мы остались во дворе вдвоем сТатьяной. И тут у меня словно язык к гортани присох. Вчерашней решительностикак не бывало. Я сидел и с изумлением вспоминал, как молча взял ее за руку,вывел в сад и… Господи, я ли это был? Однако про фотографии нужно было сказать.Такие вещи утаивать нельзя.

Таня восприняла мой рассказ совершенно спокойно. Наверное,после потрясения, вызванного кражей компьютера, ей все остальное казалосьзабавными мелочами, не стоящими даже обсуждения.

– У тебя были неприятности с женой? – только и спросилаона.

– Да нет, что ты. Мы в разводе, так что ни о какихнеприятностях не может быть и речи. Просто кто-то, по-видимому, очень не хочет,чтобы я работал на Рудина, вот и старается поссорить меня с Ритой. Ведь не всезнают, что мы разведены.

– А разве ты собираешься работать на Рудина?

– Нет, конечно. Я его терпеть не могу.

– Тогда можно наплевать на эти фотографии? –полуутвердительно спросила она.

– Разумеется, – твердо ответил я. – Наплевать изабыть. Но забыть только про фотографии.

– В смысле?

– Про фотографии, – повторил я, – но не про то,что на них запечатлено. Я бы не хотел, чтобы ты про это забыла.

– Я и не забыла.

– Тогда пойдем? Ира, как я понял, ночует у Мазаева.

– А Лиля? Она не проснется?

– Будем надеяться, что нет. Вернее, я постараюсь вернутьсядо того момента, как она проснется. Вообще-то, она спит сладко и крепко, вся вотца. В меня то есть.

На всякий случай я заглянул в нашу комнату. Лиля тихонькопосапывала во сне. С раннего детства привыкшая быть одна, в том числе и повечерам, она не нуждалась в присутствии родителей, чтобы выключить свет иуснуть. Очень самостоятельный ребенок у меня растет. И сознательный.

Прокравшись на цыпочках в соседнюю комнату, я разделся и легрядом с Татьяной, и вдруг меня охватило такое пронзительное, такое невероятноесчастье, что я едва не задохнулся. Как хорошо, что Юрины хозяева уехали!Пожалуй, мой ангел-хранитель пошарил пухлой ручонкой в барабане и началвытаскивать то, что нужно. Хорошо бы эта тенденция продлилась подольше. Ну хотябы до завтра…

Утро было пасмурным и прохладным, и, к огромному своемуоблегчению, я подумал, что можно на пляж не идти. Вообще-то, я любил повалятьсяпод жарким солнышком, пожарить кости, поплавать, подремать. Но теперь мне нехотелось ничего этого. Я хотел только одного: сидеть рядом с Таней, как верныйпес, положив голову ей на колени и преданно заглядывая в лицо. Черт знает чтосо мной происходит! Но что удивительно, то же самое произошло с моим дитенышем,правда, несколько раньше. Она раньше меня почувствовала исходящее от Татьяны«нечто», в пределах досягаемости которого на тебя снисходило ощущение покоя,тепла, доброты и защищенности.

Умывшись и побрившись, я помчался на базар, вооружившисьтремя авоськами и длиннющим списком, который составила пунктуальная Ирочка.Одновременно со мной вышел и Юра Мазаев, у которого тоже были авоськи и список,но которого послали не на базар, а в магазины. Определенно, в Ирочке пропалвеликий организатор. Впрочем, может быть, и не пропал, если учесть, что под ееумелым руководством Таня при своей сумасшедшей жизни следователя ухитряетсяписать по несколько повестей в год.