Почти все.

 Подают вареные яйца и тосты с маслом и гранатовыми зернами, и разговоры продолжаются. Я наблюдаю за Ланселотом, который сидит рядом со мной: он медленно жует еду, уставившись в тарелку, словно аппетита у него совсем нет. Он поднимает взгляд на Гавейна, и я вижу в нем подозрение. Ланселот словно пытается отыскать все его сильные и слабые стороны, сравнивает его с собой.

 Мне хорошо знаком этот взгляд: так же фейри-девушки смотрели на Гвен, так же Мордред смотрел на Артура вчера. Так смотрят многие и на самого Ланселота: и когда он восседает на лошади, и когда дерется, и когда просто стоит рядом с Артуром.

 Но все же видеть ревность Ланселота – очень странно.

 После завтрака все выходят из комнаты, а я утаскиваю Ланселота в сторону. Он кидает на Артура взгляд, но мы оба знаем, что далеко он не уйдет. Артур занят разговором с Гавейном, он, кажется, совсем забыл про Ланселота.

– Он хороший человек, Ланс, – шепчу я.

 Стены в Камелоте тонкие. Иногда мне казалось, что это из-за них моя мать могла слышать даже мои мысли.

 Ланселот пожимает напряженными плечами.

– Я ведь его совсем не знаю. И не готов довериться незнакомцу так же быстро, как вы.

 Я смеюсь.

– Думаешь, для меня это так легко? Как я могу вообще кому-то доверять, раз видела… столько всего?

 Ланселот задумывается на мгновение, но не смотрит на меня. Отводит взгляд: он скользит по столу с грязными тарелками, по подоконнику, по цветному стеклу. Я пытаюсь увидеть это место его глазами: какой для него Камелот? Считает ли Ланселот его красивым? Для меня здесь слишком много призраков. Для меня Камелот всегда останется тюрьмой.

– Я думаю, – он подбирает слова медленно, – что ты доверяешь ему больше, чем мне, хотя его ты знаешь день, а меня – половину своей жизни. Почему?

 И я не нахожусь с ответом. Артур и Гвен – и особенно Моргана – уже спрашивали про мои видения, хоть и знали, что я не могу ничего рассказать. Но они все равно задавали вопросы. И как я могу их за это винить? Нимуэ говорила, любопытство – это и благословение, и проклятье. Но Ланселот никогда не интересовался моими видениями. Никогда. Полагаю, воспитание фейри помогает ему понимать важность правил. Он знает, что случится, если их нарушить.

 Но сейчас… он в опасной близости от ошибки. И он это осознает. Наверняка Ланселот знает, что делает. И понимает, что я ему не отвечу.

 И все же спрашивает.

– Артур может ему доверять, – отвечаю я. – Потому и я ему доверяю.

– Хочешь сказать, что мне Артур доверять не может? – Ланселот отступает на шаг.

 Я открываю рот, но из него не выпадает ни звука. Как я могу ответить на этот вопрос и ничего не сломать? Я закусываю губу и понимаю: тут сработает лишь честность.

– Не знаю, – шепчу я.

 Я не могу прочесть выражение его лица, но, подозреваю, под маской из пустоты я могла бы откопать целый колодец боли.

– Зачем ты позвала меня с собой, Элейн?

 От того, что он называет меня по имени, вопрос этот похож на удар. В его голосе нет прежней игривости, присущей ему шутливости и легкости.

– Ты сказала, что я нужен вам… что я нужен Артуру. Что я нужен тебе. Поэтому я здесь.

– Нет. – Твердость моего голоса поражает нас обоих. – Ты просто знал, что жизнь на Авалоне наскучит тебе. Ты последовал за нами ради Артура, да, и ты, должно быть, убедил себя в том, что и ради меня тоже, но это лишь часть правды, Ланс. Можешь сколько угодно врать об этом самому себе, но мне… не выйдет. Ты приехал в Камелот ради себя. Ради приключений и славы.

 Ланселот широко распахивает глаза и смотрит на меня. Просто смотрит. Не часто я могу наблюдать такую картину: Ланселот – и вдруг не может найти слов. Но мне от этого совсем не радостно. Наконец он расправляет плечи.

– Я ошибся, – произносит он, разворачивается и направляется к двери. – Неудивительно, что ты не доверяешь мне, Шалот… ты ведь совсем меня не знаешь.

 Но он ошибается и в этом. Я знаю Ланселота так же хорошо, как знаю Моргану, Артура и Гвен. Я знаю его так же, как знаю саму себя. Но он уходит, и его слова проникают под кожу, подобно осколкам стекла. Смогу ли я вытащить их?

 Не стоило говорить ему о том, что Артур не может ему доверять. Конечно, это не ложь, но… это ведь всего лишь один из исходов. Но даже так можно заставить человека совершить непоправимое. Я выучила этот урок незадолго до того, как Нимуэ начала обучать меня на Авалоне.

 Артур и Гвен проводили свои дни, изучая то, как стать достойными правителями. Моргана всегда называла их «классом короны» и закатывала глаза, но я частенько присоединялась к ним, когда находила свободное время. Уроки этикета и сложной системы генеалогических деревьев Альбиона были мне знакомы больше, чем все остальное на Авалоне. Они меня успокаивали, и потому я их так любила. Их преподавала фейри по имени Галина, которая походила на человека во всем, кроме вьющихся по ее коже тонких лоз.

 Однажды – тогда я еще не научилась контролировать свои видения – я увидела, как Галина поскальзывается на мокрых после дождя камнях и ломает ногу. Нимуэ предупреждала меня, что не стоит пересказывать людям их будущее, но я никак не могла перестать об этом думать… о боли в ее глазах и о ее полных ярости криках.

 Я просто сказала, чтобы она была осторожнее на камнях после дождя. Но Галина знала о моем даре и потому прислушалась ко мне.

 Через два дня, после очередного дождливого дня, ее тело нашли под деревом. Она решила не идти обычной дорогой, а послушать меня и отправиться через лес. Сложно сказать, что случилось на самом деле, но, похоже, Галина заблудилась в темноте, споткнулась о корень и ударилась головой о камень.

 Я рассказала об этом случае только Моргане: та успокоила меня, сообщила, что в этом не было моей вины, но, думаю, никто из нас в это не поверил.

 Поэтому я знаю, чем чреваты мои рассказы о будущем. Мне не стоило говорить Ланселоту о предательстве даже так туманно, но я понимаю, почему сделала это и не смогла промолчать.

 Потому что мне невыносимо нести эту ношу в одиночку. На Авалоне я хотя бы могла поделиться