Имеет. Конечно. Всегда будет иметь, потому что мои видения не раскроют мне причины. Почему я так хочу это узнать? Было бы лучше, если бы Ланселот любил ее, а она любила его? Или их чувства все только испортили бы?

– Артур узнает об этом, – прошепчет Гавейн. – Такое недолго остается в секрете. И как бы он ни старался защитить тебя, ты все равно будешь женой предателя.

– Жена предателя, – повторю я. – Друг двух других предателей.

К тому моменту Морганы уже не будет при дворе: она окажется изгнана со стыдом и мыслями о мести.

– Камелот меняется все быстрее, – произнесет Гавейн. – И с твоими… возможностями, с твоими связями с Авалоном… многие будут рады, если тебя казнят, как и остальных.

Я сглотну.

– Думаешь, Артур казнит их? Это ведь Гвен и Ланс, Гавейн… что бы они ни сделали, Артур любит их.

– Не думаю, что у него будет выбор, – мягко скажет Гавейн. – Когда обо всем узнают, из нее сделают неблагодарное чудовище, а из него – предательского фейри. Что они вылепят из тебя?

Тысячи вероятностей проносятся в моей голове. Гавейн говорит правду.

– Ты должна бежать, – продолжит он. – Как можно скорее. Мы должны бежать.

Я повернусь к нему с удивлением.

– Ты тоже покинешь Камелот?

Он попытается пожать плечами, словно это так просто и он предлагает что-то незначительное – пальто, чтобы согреться, десерт, который не может доесть. Но это не просто и не незначительно. Гавейн собирается предать клятвы Артуру, положить на алтарь свою главную гордость – верность. Ради меня.

– Ты нужен Артуру, – напомню я ему. – И я тоже.

Гавейн покачает головой и горько улыбнется.

– Я боялся, что ты это скажешь.

В конце концов неизменно то, что именно Мордред нанесет Артуру смертельную рану. Его клинок. Его ненависть, из-за которой серые глаза кажутся почти черными. Но как Артур окажется там, один, посреди поля битвы, заваленного телами? Кто вложит клинок в руки Мордреда? Из-за кого разразится сражение, к которому Артур будет не готов? Почему его одолеет отчаяние и жажда того, чего он не в силах понять?

Мордред отнимет у Артура жизнь, но мы все в этом будем виноваты. Этот миг вылеплен предательством Морганы, закален разбившей ему сердце Гвиневрой, усилен Ланселотом, разрушившим его доверие. Он сотворен и мною тоже – путями, которые мне не до конца понятны и которые я не могу назвать, но это не имеет значения, ведь я уверена в этом. Уверена в самой глубине своего сердца.

В конце концов, когда Артур падет, он останется один. Меня не будет рядом.

И, может, с моей стороны нечестно заранее обвинять Ланселота в его вероятных ошибках. Если Артур не может доверять ему, то ему не стоит доверять никому из нас. И если это правда, он уже проиграл.

Ланселота легко отыскать: главное – найти Артура. Он всегда недалеко, и сейчас стоит на страже у дверей королевского кабинета: спина прямая, подбородок параллелен полу. Он словно не замечает моего прихода; я заслужила это, но все равно краснею.

– У него лорд Эддерсли, – сообщает Ланселот.

– Лорд Эндерсли, – поправляю я. – И я знаю. Я ведь составляю его расписание, забыл?

Ланселот грубо прокашливается.

– Можешь зайти, если хочешь, – произносит он мгновение спустя. – Он будет рад видеть советника, которому доверяет.

Это ранит меня сильнее, чем я думала.

– Лорд Эндерсли безобиден, – отвечаю я. – Думаю, Артур справится с ним в одиночку. К тому же я пришла к тебе.

И он наконец переводит на меня взгляд – все еще холодный. Но Ланселот хотя бы на меня смотрит. Так лучше.

Я открываю рот, чтобы извиниться, но не могу этого сделать.

Прости. Всего одно слово. Его так легко произнести, но оно застревает у меня в горле. Этого недостаточно.

– Ненавижу это место, – говорю я вместо этого. – Ненавижу ту, в кого оно меня превращает. Я не должна была так с тобой говорить. Это нечестно.

– Да, – соглашается Ланселот, а потом добавляет: – Но сказала ли ты правду?

Я должна была предвидеть этот вопрос и подготовиться к нему, но я пожимаю плечами.

– Правда в том, что существуют версии тебя, которые сделают ему больно, – произношу я и думаю о том, что они сделают больно и мне. – Но это верно и для меня тоже. И для Морганы. И для Гвен. И это меня пугает. Дело не в тебе, это всего лишь вероятность. И мы можем этого избежать.

Он молчит и сжимает губы в тонкую линию.

– Любовь – дорога в обе стороны, Эл, – произносит он. – И предательство тоже. Ты видишь в Артуре жертву и не делаешь ему этим чести.

– Он часть мозаики, как и все мы, – произношу я, и что-то вдруг встает на место; что-то крошечное, но картина становится более цельной. – Ты его любишь?

Ланселот недоуменно моргает и задумывается.

– Да, – отвечает он. – Конечно.

– А Моргану? – спрашиваю я.

Он усмехается.

– Помоги мне Дева, Матерь и Старуха, но да.

Я колеблюсь.

– А Гвен? – спрашиваю наконец.

Он ждал этого вопроса, но это и все: в его глазах нет ни капли вожделения, ни скрытой страсти. Ланселот просто пожимает плечами.

– Конечно. Артур, Моргана, Гвен. Я люблю их всех. Если б не любил, меня бы здесь не было.

Я медленно киваю.

– Хорошо. Только это и важно.

Я отворачиваюсь от него, но Ланселот останавливает меня.

– Ты кое о ком забыла.

Я разворачиваюсь обратно.

– Я знаю, что ты меня любишь, Ланс, – говорю я. – И что бы ни случилось, я никогда в этом не усомнюсь.

Он ловит мой взгляд.

– Но ты сомневаешься во мне, – произносит он.

Я качаю головой.

– Я сомневаюсь, что этого достаточно.

20

Накануне нашего отъезда в Лионесс в честь Артура устраивают пир. Такова официальная причина празднества, хотя я слышала шепотки о том, что это пир «Туда вам и дорога».

– Как обед, который ты готовишь хромой лошади, когда собираешься избавиться от нее, – произнес один из гостей, не осознавая, что я прохожу мимо.

Не то чтобы я об этом не догадывалась: большинство людей в Камелоте не ждут нашего возвращения. Но слова все равно обжигают меня, и внутри разгорается ярость. Мы заходим в зал вместе с Морганой: там уже полно людей, и над столами разносится запах приготовленной пищи и звуки арфы.

Длинные столы ломятся от кушаний, достойных короля, – пусть у Камелота сейчас оного и нет. Я обвожу комнату взглядом, чтобы найти Артура, но здесь слишком людно.