— Фигушки, у меня алкогольный синдром. Мне плохо.Хочешь минералки, иди сам и принеси мне, я тоже выпью.

Тут я обратила внимание на одну вещь: Турок упавшим голосомвзывал ко мне, а стоны не прекращались, причем стонали где-то очень близко… Яиспуганно повернулась и при некотором усилии обнаружила на кушетке рядом ссобой мордастого парня: он лежал на спине с открытым ртом и, без сомнения,собирался скончаться с минуты на минуту. Едва не заорав «мамочка», я вскочила,то есть села на этой самой кушетке и застонала даже громче, чем он. Мой ужаспроисходил вовсе не оттого, что человек рядом испускал последний вздох, меняпотряс тот факт, что я смогла напиться до такой степени, что начисто забыла,что происходило со мной с момента последнего тоста Турка и до самогопробуждения, а тут еще рядом лежит совершенно незнакомая особь мужского пола.Правда, и он, и я были полностью одеты, что давало робкую надежду считать, чтовчера, несмотря на тонну выпитой водки, я все же окончательно не спятила.

— Это кто? — спросила я громко.

— Это я, — ответил Турок. — Коля. Твой сосед.

— Да нет, рядом со мной?

— Говорю, это я…

— Да не ты, а другой… Слышишь, стонет?

Коля немного послушал, затем приподнялся с пола, где лежалдо сих пор, на четвереньках достиг кушетки, потряс головой, сказал «черт» и,перегнувшись через меня, минут пять пребывал в прострации.

— Видишь? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Кого?

— Его, естественно.

— Вижу, а кто он?

— Именно это я и пыталась узнать.

— Он на Серегу похож. На Малинина. Но того с нами небыло. Он вообще с нами не мог быть, потому что… далеко, одним словом. Это неМалинин, а больше он ни на кого не похож.

— И все-таки он лежит в твоей квартире. Выходит, вызнакомы.

— Выходит, — кивнул Турок. — Только я его незнаю. Может, ты знаешь?

Я уставилась на парня, тот как раз перестал стонать и открылглаза, сначала он открыл их нормально, потом вытаращил и спросил:

— Ты кто?

— А ты? — насторожилась я. Физиономия парняпоказалась мне знакомой. Вот жаль только, я не имела возможности ее как следуетрассмотреть, она дергалась и кружилась, точно люстры.

— Я Вася, — ответил он.

— О… здорово, Вася! — обрадовался Турок. —Встать сможешь?

— Не знаю.

— А ты попробуй. В холодильнике минералка и еще должнабыть водка. Полбутылки. Я почти что помню. Иди, Вася, на тебя вся надежа.

Вася поднялся, перевалившись через меня на край кушетки. Егошатнуло, но на ногах он удержался и нетвердой походкой направился в кухню,ткнув предварительно пальцем в ту сторону:

— Это там?

— Там, там, — обрадовался Турок, прислонилсяспиной к тахте и с облегчением вздохнул:

— Должно остаться полбутылки.

— Ты что, молишься? — испугалась я.

— Я умираю. И умру, если похмелиться нечем. Господи,башка-то как болит. Все, с первого числа в завязках. Буду бегать по утрам…зимой на лыжи встану, курить брошу…

Вернулся Вася с двумя бутылками, на одной значилось«Боржоми», на другой «Царская», а я порадовалась: зрение ко мне вернулось, авместе с ним и кое-какие навыки: например, читать я не разучилась. Я протянуларуку, схватила «Боржоми» и выпила залпом. Тем временем Турок нашел две стопки,мужчины разлили водку, охнули, передернулись, потрясли головой и приняли нагрудь. Наступила тишина, я громко икнула и извинилась.

— Слава богу, — вздохнул Турок, думаю, относилосьэто не к моей икоте. Он опять-таки на четвереньках достиг журнального стола состеклянной крышкой, на котором вперемешку была свалена закуска, подцепил кусоксемги и закинул себе в рот. — Хорошо, — сказал он с удовлетворением.Я еще раз взглянула на мордастого Васю и обрадовалась:

— Я тебя знаю.

— Ну вот, — кивнул Турок. — Говорил я тебе,опохмелишься, мозги на место встанут, и вспомнишь, где ты его подцепила.

— Ничего такого ты не говорил, — обиделасья, — и никого я не подцепила. Он живет под нами, то есть подо мной.

— Живу, — кивнул Вася, дрожащей рукой шаря постолу в поисках хлеба.

— А как ты здесь очутился? — проявил интересТурок.

— Вы меня позвали.

— Я не звала.

— Вас много было. В подъезде пели «Трус не играет вхоккей», я вышел узнать, в чем дело, а там вы… Выпили за российский спорт,потом сюда поднялись. До четырех утра помню, дальше — нет.

— У меня так тоже бывает, — оживился Турок,разливая по второй. — Вот как отрежет: где был, чего делал? Лучше всегопамять пивом возвращать. Вот сейчас махнем по сто пятьдесят и пивка… вспомнишьто, чего не было.