прошлом и от кошмарных снов, вновь и вновь приходящих по ночам терзать беззащитный мозг. Ей, как в детстве, хотелось, чтобы однажды появился сказочный принц, который бы поднял ее сильными руками, принес домой, снял с нее и спрятал подальше старую, израненную змеиную кожу, позволив превратиться в принцессу, окруженную любовью, лаской и добротой. Нельзя только, чтобы принц спалил старую кожу в огне, потому что тогда она, наверное, сразу умрет, лишившись возможности хоть иногда, ночью, завернувшись в серебристую чешую, ненадолго снова превращаться в Ирину из прошлой жизни, только для того, чтобы помнить: все хорошее может вдруг оборваться и надо радоваться каждому счастливому дню, подаренному Господом.

«Впрочем, – Ирина усмехнулась своим мыслям, – персонажем сказки, помнится, была лягушка. Откуда же пришло в голову сравнение со змеей? Возможно, мне просто не хочется быть лягушкой во Франции, потому что французы, – бросила взгляд на Бернара, – поступают с лягушками так бесчеловечно. А горячо любимые русские народные сказки, внушившие, что добро всегда побеждает зло, оказались ложью, – грустно подумала она. – Возможно, светлой, но ложью. Нельзя победить зло вокруг. Единственное, на что способен человек, – победить зло в себе самом».

– Ну, вот что, друзья! – услышала недовольный голос поднявшегося с места Бернара. – Решайте, или мы сейчас играем, или превращаем все в заурядный пикник, допиваем вино, едим сэндвичи, после чего расходимся спать. Ну что? – обвел всех строгим взглядом.

– А что, правда, давайте сыграем, – поддержал приятеля Виктор, вытягивая к огню и потирая затекшие ноги.

– Итак? – Бернар остановил взгляд на Жаке.

– Делай как знаешь, – отмахнулся тот и продолжил возбужденно нашептывать что-то на ушко Мари, которая слушала, опустив глаза.

– Тогда, пожалуй, с тебя и начнем игру, дорогой Жак, – ехидно сказал Бернар. – Как с самого игривого. Поднимайся и становись с той стороны валуна у обрыва.

– И почему это обязательно надо встать именно у обрыва? – проворчал Жак и, подмигнув Мари, неохотно отпустившей его руку, не спеша обогнул валун, приблизился к краю, осторожно заглянул вниз и тут же отпрянул, изобразив испуг на лице.

Бернар подошел к приятелю, извлек из кармана небольшую флягу, налил в колпачок какую-то жидкость и протянул Жаку:

– Выпей. Настой из трав. Для расслабления, – пояснил, заметив недоумение на лице приятеля.

Жак одним глотком опорожнил колпачок.

– Фу, какая горечь! – смешно поморщился.

– Теперь встань ко мне лицом, спиной к бездне, – нарочито мрачным голосом приказал Бернар.

«Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом», – чуть не засмеялась Ирина, с интересом наблюдая за сценкой.

Жак, перестав гримасничать, снова подошел к краю, еще раз, осторожно наклонившись, заглянул туда, потом развернулся и встал лицом к Бернару.

– Нет, еще ближе к краю, – потребовал тот.

Жак послушно сделал полшага назад. Все притихли.

– А теперь смотри мне в глаза, – приказал Бернар. – За твоей спиной – сме-ерть! – протянул загробным голосом, делая перед лицом приятеля медленные пассы руками, словно стараясь окутать гипнотической пеленой. – Вспомни свою жи-изнь, – затянул заунывно-театральным голосом, войдя в роль то ли мага, то ли гипнотизера-самоучки. – Вспо-омни, что ты успел сделать низкого, недосто-ойного? Вспо-омни самое стра-ашное прегрешение, которое, как ужа-асное чудо-овище, затаи-илось на дне твоей души-и. Вызови его и покажи мне-е. Но если ты покривишь душо-ой, суровый маятник вре-емени столкнет тебя в бе-ездну… Так что му-учает тебя? Говори-и… И я помогу тебе-е…

Жак, который вначале дурашливо улыбался и пытался гримасничать, вдруг застыл, глядя в глаза Бернару. Его лицо, освещенное бледным светом луны и отсветами от костра, приобрело неестественные подрагивающие очертания.

«Странные люди», – думала Ирина, снисходительно наблюдая за происходящим. Она знала об увлечении Бернара психиатрией, в том числе модным гипнозом, однако не могла представить, что сама согласилась бы добровольно раскрыться перед посторонними людьми. И потом, она с недоверием относилась к психологическим опытам и любым вмешательствам в психику человека, особенно если этим занимаются непрофессионалы. «Вынь свой мозг со всеми мыслями и дай на время покопаться в нем другому, а тот что-то подкрутит, подправит и вернет на место… А что потом?»

Вспомнился случай, о котором когда-то говорил весь Петербург. К молодому, около тридцати пяти лет, но уже известному психиатру профессору Иванцову обратилась супруга одного высокопоставленного лица, которую мучили сильнейшие приступы астмы. Она предчувствовала, что скоро умрет и ей ничего уже не поможет. Однако профессор стал убеждать ее в обратном. Та все же не верила, и тогда молодой, пышущий здоровьем Иванцов твердо пообещал, что она умрет в один день с ним. И что же? Женщина выздоровела. Без лекарств, без видимых причин – болезнь ушла. Прошло пять лет, и она решила поздравить врача с Новым, тысяча девятьсот шестнадцатым годом и еще раз поблагодарить за чудесное исцеление. «К сожалению, сегодня утром профессор трагически погиб – поскользнулся и попал под трамвай…» – ответили ей по телефону. Несчастная едва сумела дойти до дивана и через несколько минут умерла от сильнейшего приступа астмы. Если бы не позвонила, возможно, жила бы еще много лет…

– Мое детство… – услышала Ирина сдавленный голос Жака. – Мать… – казалось, он вот-вот расплачется. – Она была очень красива и добра… Я так любил ее… и… – голос вдруг сорвался, – любил… и предал! Да-да, предал! Отец… – в голосе Жака послышался испуг. – Я всегда боялся его… Он меня бил… Да, бил! – обиженно вскрикнул фальцетом. – Но я его уважал. Да, уважал… Хотел быть на него похожим… Таким же сильным… Еще был сосед, приятель отца… жил в доме напротив… Я его ненавидел… Отец проводил с ним времени больше, чем со мной, а я… – на глазах блеснули слезы, – я так нуждался во внимании отца… – опустил голову и замолчал.

Бернар махнул рукой Ирине и Виктору, чтобы подошли. Ирина отрицательно помотала головой – ей вовсе не хотелось участвовать в глупой игре. Бернар снова настойчиво помахал и бросил умоляющий взгляд. Ирина неохотно поднялась вслед за Виктором, подошла и остановилась в полушаге от Жака, глаза которого были широко раскрыты, а взгляд… Ей показалось, у него не было никакого взгляда. Только расширенные темные зрачки.

– Жак! Слушай меня! – продолжил сеанс Бернар. – Я – твой отец.

Ирина заметила, что Жак напрягся.

– Вот – твоя мать. Возьми ее за руку, – соединил руки Жака и Ирины, которая почувствовала, что его ладонь холодна и влажна, а пальцы безвольно расслаблены.

– А рядом – сосед, – движением головы приказал Виктору стать ближе. – Мы все здесь. Перед тобой. Ты – мальчик, каким был тогда…

Ирина почувствовала неожиданный озноб.

«Наверное, похожее состояние испытывают актеры, выходя на сцену перед зрителями, – вроде это ты и будто уже не ты, – подумала