Сейчас Д. тоже стеснен обстоятельствами непреодолимой силы. Повержен. И это очень, очень беспокоит его.

Ему отдавали должное как вратарю, но никогда не любили. Никто не обнимал его после выигранного матча, никто не хлопал по плечу одобрительно. Без него не могли обойтись, но только на поле, в штрафной площадке. А когда всё заканчивалось и солнце футбольным мячом улетало за горизонт, Д. оставался один. Среди гаражей и пыльных кустов. Возможно, все дело было в его левой брови.

Она белая.

Правая – самая обыкновенная, черная. И волосы – черные. И сам Д. – смуглый, кареглазый парень, что правильно. А бровь-альбинос – неправильно. Она отделяет Д. от всех остальных. Отделяла – в те времена, когда он был богом на вытоптанном множеством ног футбольном поле.

Царем царей.

Или это не бровь виновата, а что-то другое? То, что сам Д. был не в состоянии разглядеть? Хотя (из-за проклятой брови) пялился в зеркала намного чаще, чем сверстники, – почти как девчонка. Когда ему исполнилось четырнадцать, Д. сбрил бровь старой отцовской бритвой. Не слишком удачно все вышло, из рук вон, что уж там говорить. Во-первых, обращаться с бритвой он не мастак, – оттого и порезался. И долго не мог остановить кровь, она сочилась и сочилась, стекала с голого лба на голое веко. Ощущение неприятное, но и захватывающее одновременно: от крови тепло, как бывает тепло от печки в январский день. И в своем тягучем движении кровь похожа на живое существо. Насекомое.

Бражники – первое, что приходит Д. в голову.

Его единственные друзья, самые преданные болельщики: это они облюбовали кустарник, который окружает пустырь. Заняли лучшие места. Собственно, оттого кусты и кажутся пыльными – из-за засилья бражников. А может, из-за чего-то другого.

Уходя с пустыря, Д. обязательно касается ближайшего куста рукой, в знак признательности. И бражники отвечают ему легким подрагиванием сотен крыльев. Иногда Д. кажется, что связи между ним и чудесными насекомыми чрезвычайно прочны. Что он – один из них, только (по неизвестной причине) увеличившийся до нечеловеческих размеров.

С точки зрения бражников, конечно.

А так Д. – вполне себе человек. Смуглый парень с карими глазами, когда-то игравший в футбол. Он запросто отражал удары любой сложности, но главное его достижение – «сухой лист». Из поединка с ударом «сухой лист» Д. выходил победителем в девяноста восьми случаях из ста, – а ведь это совсем не просто. Слишком непредсказуема траектория у мяча, посланного подобным образом. И может еще больше измениться в самый последний момент, – и тогда мяч почти отвесно рухнет вниз, за спину вратаря. Удивительное дело, но Д. всегда угадывал траекторию, так что оставалось только раскрыть объятия и метнуться в правильный угол. Или вовсе никуда не двигаться, стоять на месте.

И всё, дело сделано.

Д. никогда не жалел о несостоявшейся футбольной карьере, – до тех пор, пока не встретил Девушку. Ведь знаменитому футболисту (каким он мог бы стать) гораздо проще завладеть женским вниманием, чем остальным, ничем не примечательным парням. В случае с Д. дела обстоят еще хуже; он – непримечательный чужак. Бровь-альбинос могла бы выделить его из тысяч чужаков, каких полно в этом огромном Городе, но ее больше нет. В том – первозданном виде, периода бражников на пустыре. В какой-то момент Д. пришла в голову мысль красить ее – как женщины красят волосы в парикмахерских и у себя дома. Для первой покраски сгодилась басма в пожелтевших от времени пакетиках – из бабушкиных запасов. И для последующих – тоже, благо, бабушка давно полуслепая и старая, и краска ей ни к чему.

Д. любит бабушку, он – исполненный почтения внук. Сын, племянник, брат. Лучшего и придумать невозможно, все так считают. Он и сам так считал, когда только собирался отправиться в Город; собственно, в этом и состояла его миссия образцового родственника. В трудную минуту подставить плечо семье, заработать денег на операцию по удалению бабушкиной катаракты и прочие нужды. И поначалу все так и было: он исправно высылал деньги. И сейчас высылает, но промежутки между переводами увеличились. В разговорах с матерью Д. объясняет это глобальным кризисом и проблемами с трудоустройством, что является правдой и неправдой одновременно. Абсолютная же правда состоит в том, что теперь он свободен и может быть самим собой. Не довольствоваться бледной ролью, которую ему всю жизнь навязывали родные (детские вратарские подвиги сюда не входят), а выбрать более соответствующую его темпераменту.

Отчаянные открыточные ронины[6] Кампэй или Энъя Хангана из «Тюсингуры» подошли бы, вот только финал их жизни не особенно утешает: оба совершили ритуальное самоубийство сэппуку, вспоров себе живот. На открытке это выглядит эффектно, но как насчет реальной жизни?

Д. все еще в поисках роли.

И, как бы то ни было, – к прошлому он не вернется. Там существует не только футбольный пустырь, бражники, бровь-альбинос и бабушкина басма, но и Лола. Старшая сестра. Д. ради Лолы в лепешку готов расшибиться, печень себе выклевать, – так он к ней привязан. Это – общепринятое семейное мнение. На самом деле, если бы Д. мог – он убил бы Лолу. Каким-нибудь неопасным, бескровным способом. Хорошо бы уменьшить ее до размеров насекомого и спрятать в спичечном коробке. А коробок положить под подушку, чтобы по ночам, перед сном, вынимать его, прикладывать к уху и слушать, как Лола скребется внутри – из последних сил. И однажды, в одну из ночей (несомненно, прекрасных) она затихнет навсегда. И Д. останется только вытряхнуть из коробка пыльцу. И невнятные ломкие палочки размером с мебельный гвоздь.

Ничего такого с Лолой не случится.

С ней вообще никогда ничего не случалось. Чтобы что-то случилось – нужно выйти из дома и пройти хотя бы несколько десятков метров по длинной улице без деревьев. Для Лолы это никогда не было легким делом, одна нога у нее сильно короче другой, а за правым плечом притаился горб. При всем этом Лола (если отрешиться от тела и сосредоточиться на лице) – очень красива. Ее красотой можно любоваться вечно: миндалевидные глаза, опушенные длинными ресницами, кожа – без единого изъяна, прямой маленький нос и крошечная родинка над верхней губой.

А. Вот еще.

Губы. Они всегда влажны и приоткрыты, и если хорошенько присмотреться, то можно увидеть за ними раздвоенный змеиный язык. Это и есть главная особенность Лолы, о которой никто не знает: Лола – змея, самая ядовитая из всех возможных. Так, во всяком случае, кажется Д. Хорошо бы еще она была гремучей змеей, со специальной погремушкой на хвосте, – и тогда ее местоположение можно было бы определить по звуку. Но Лола, несмотря на увечье, передвигается быстро и бесшумно. И возникает за спиной Д. в самый неподходящий момент. Но не сразу обнаруживает себя, а только после того, как он совершит что-нибудь, находясь в безопасном (как ему кажется) одиночестве.