Таким образом Лола умудрилась вызнать почти все тайны Д., начиная от двух немецких порнооткрыток и заканчивая бражниками. Открытки надежно спрятаны в тетради, а та, в свою очередь, надежно спрятана в стопке старых журналов времен бабушкиной молодости, до них никому нет дела. В тетрадь Д. иногда зарисовывает мысли, с которыми не в состоянии справиться, это тебе не удар «сухой лист». Мыслей не больше двух, и они каким-то образом уравновешивают порнооткрытки. Они – долгие, тягучие, тащат за собой множество маленьких, малопонятных даже самому Д. рисунков-каракулей. Зато Лола давно все поняла. Она добралась до тетради, и худшие опасения оправдались: ее брат – извращенец и совсем не дружит с головой. Расскажи она об этом хоть кому-нибудь, и Д. в тот же момент заберут в психушку. При чем тут психушка – неясно, но…

«мы всегда можем договориться».

Согласно провозглашенному Лолой договору, Д. должен исполнять все ее поручения, желания и прихоти, о которых нет никакой охоты вспоминать. Власть ее над братом абсолютна.

Ровно до того момента, пока Лола не оказывается в спичечном коробке, выписанном прямиком из полуночного воображения Д. Вернее, ровно до того момента, как он отправляется за тридевять земель, в Город, где должен заработать деньги для семьи. И где его обязательно подстрахует бабушкин внучатый племянник – прекрасный и очень надежный человек. Он уже давно перебрался туда и чувствует себя неплохо. Прямого сообщения между Городом и местом, где живет семья Д., нет, так что приходится делать одну железнодорожную пересадку в Москве, а само путешествие растягивается едва ли не на неделю. В путешествии Д. последний раз видит сестру: у луны, которая мелькает за пыльным окном поезда, Лолино лицо. И здесь она пытается подсматривать за ним, гадина! К исходу вторых суток горбунья-истязательница наконец исчезает – вместе с луной. Знать, что она не всесильна, – невероятное облегчение.

– Найди мне богатого жениха, братец, – шепнула Лола ему на ухо прежде, чем расстаться. – Кому, как не тебе, об этом позаботиться?

– Не уверен, получится ли, – сказал он. – Но я постараюсь.

– Врешь.

– Нет.

– И не думай, что отделался от меня.

Но именно так он и думает – отделался!

И, хотя жизнь в огромном человеческом муравейнике не сахар, и внучатый бабушкин племянник оказался не таким уже надежным человеком, и выкручиваться с работой ему пришлось самому, – Д. ни за что не покинет Город. В котором он свободен и может в любой момент затеряться. Исчезнуть, что никто и концов не найдет, а потом всплыть там, где не ждали, – и это тоже называется свобода. А еще Д. любит кино, магазины, где торгуют книжной стариной, и ходить по музеям. Он уже посетил музей Варежки, и музей граммофонов, и музей электрического транспорта, но все никак не доберется до зоологического с его огромной коллекций насекомых. Что-то вечно останавливает Д.

А теперь еще и Девушка.

Лицо Девушки такое же невыразимо прекрасное, как у Лолы. Нет, в сотню раз прекраснее, в тысячу! И при этом – никаких уродств вроде горба или ноги-недомерка. Идеальная фигура. И это рушит все представления Д. о человеческой красоте. Ведь красота обычно таит в себе какой-то подвох, и миндалевидные глаза уравновешиваются раздвоенным змеиным языком.

С Девушкой все не так.

Вернее, все не так с Д. Он испытывает чувства, которых не испытывал никогда прежде, – и даже не подозревал об их существовании. Он как будто бы снова стоит в футбольных воротах, но привычная сноровка потеряна. И множество мячей – вместо того чтобы быть отраженными – со всего размаху ударяются ему в торс, плечи и голову. Это даже не мячи, а пушечные ядра, потому что от каждого такого удара Д. испытывает боль. Когда он подолгу не видит Девушку, боль становится совсем уж невыносимой. И хорошо бы разыскать виновницу его страданий, благо это не составило бы большого труда. Разыскать и попросить помощи, ведь просить помощи – не зазорно, даже если ты мужчина. Так всегда говорила бабушка, и Д. склонен верить ей.

Но это невозможно.

Они незнакомы и никогда не были знакомы.

Нельзя же в самом деле считать знакомством те несколько минут, что они провели в кафе, за длинной стойкой перед окном. Девушка села рядом, на высокий стул с длинными чугунными ногами, хотя мест за столиками (с обычными стульями) было полно. Не из-за Д., который забился в самый угол, потому что чувствует себя комфортно лишь тогда, когда его не замечают. Не из-за него, а… из-за чего?

Возможно, ей просто хочется сидеть на высоком стуле и смотреть на улицу.

Хотя ничего особо примечательного в этой улице нет. Ни шкафов до потолка, как в магазине с книжной стариной; ни сцены с актерами, как на открытках театра Кабуки. А есть лишь широкий проспект с трамвайной линией посередине. Светофоры, остановки, заляпанные грязью машины, похожие друг на друга высотные дома.

Девушка пила кофе, на что-то отвлеклась и уронила ложку. А Д. поднял, за что удостоился легкого кивка головы. Хоть бы и так, уже хорошо.

Волосы у Девушки темные и красиво взъерошенные, изгиб профиля хочется немедленно повторить, проведя пальцами в воздухе – или коснувшись ими запотевшего стекла. От нее так сладко, терпко и волнующе пахнет, что у Д. сразу же начинает кружиться голова, а в голову лезут самые глупые и непредсказуемые мысли.

Предсказуемые.

Вот бы она уменьшилась до размеров бражника! И тогда Д. положил бы ее в коробок, а коробок спрятал бы под подушку. Но не для того, чтобы Девушка испустила дух, а чтобы… навсегда осталась с ним. Чтобы Д. мог любоваться ею каждую минуту. Когда только пожелает.

Но это невозможно.

Несмотря на то что они иногда (на самом деле очень редко) случайно сталкиваются, Д. никак не проявляет себя. Да и что он может сказать? «Привет, я тот парень, который поднял ложку, которую ты уронила». Вот если бы у него еще оставалась бровь-альбинос (полностью прекратившая свое существование после экспериментов с басмой)! Или его карьера великого вратаря состоялась…

Привет, я тот парень, у которого самая необычная бровь в мире. Ну, ты видишь и сама.

Или:

Привет, я тот парень, который великий вратарь, который выиграл чемпионат, который показывали по телевизору.

Ложка на этом эпическом фоне выглядит смехотворно. И навеки запечатывает рот Д., способный исторгнуть из себя приветствие. И все же его не покидает предчувствие, что рано или поздно они с Девушкой обязательно столкнутся.

Близко.

Даже хлопья театрального снега не смогут втиснуться между ними.

…Чтоб ты сдох, – подумал Брагин. Хотя смешно желать смерти и без того умершим.