– И еще детям нужно много всего узнать, чтобы стать взрослыми, – прибавила Розанна.

– Моему папе тоже приходится учиться, он не все знает, – сообщил Лазарь, вызвав у учительницы улыбку.

– Дети иногда умеют больше, чем родители. Вот моя мама, например, не умеет фотографировать на свой айфон, – сказал Ноам тоном «вы мне, конечно, не поверите».

Класс радостно засмеялся: взрослые – они вообще ни на что не способны.

– И е… е… еще раз… раз…

«Никаких улучшений с заиканием», – подумала мадам Дюмейе, постаравшись набраться терпения и дождаться конца фразы Жанно.

– Разница, что вз… вз… Взрослые… с-с-с…

– Смотрят? – спросила учительница.

– Спят, – выговорил наконец Жанно.

Его товарищи поняли, что имеет в виду Жанно: взрослые спят когда пожелают, а их, детей, загоняют в кровать слишком рано, не дают телевизор посмотреть.

– А я смотрю телевизор у себя в комнате, пока не засну, – подначил товарищей Матис.

Во время перемены мадам Дюмейе, вспомнив о вчерашнем звонке месье Бонасье («Вы узнали его фамилию?!»), решила все-таки провести небольшое расследование. Достаточно было сравнить почерк записки с почерками мальчишек «четверки». Она стала листать их черновые тетради. «Завиток у буквы “л” как у Лазаря? Черточка над “т” как у Матиса?» Мадам Дюмейе очень быстро поняла, что графолог из нее никудышный. Возвращаясь к своему столу, она прошла мимо парты Жанно, где лежала открытой тетрадка для так называемых свободных упражнений. Малыш был способен к письму не больше, чем к произнесению речей. Но если бы учительница дала себе труд наклониться над его тетрадкой, она бы заметила удивительное сходство почерков. Но могло ли ей прийти в голову, что семилетний ангелок с синими глазами, романтически влюбленный в Райю, может быть грубияном, неравнодушным к хорошенькой Осеанне?

* * *

– Она бастует!

Новость маленькой Мейлис в очередной вторник: рыжая малышка наотрез отказалась что-либо делать в детском саду. Всю неделю она сидела истуканом, ни с кем не играла, от всего отказывалась. Ни угрозы, ни уговоры на нее не действовали.

– Не юбью спитатицу! – вопила она.

– Что необычного случилось на этой неделе? – спросил Спаситель.

– Ничего. Нет, ну да, конечно! Вернулась Клоди. У нее, видите ли, профессиональное выгорание! У нее-то! Когда это я весь месяц света белого не видел!

Значит, вернулась Клоди Фукар, мама Мейлис.

– Она хочет перейти на классику: неделя у меня, неделя у нее.

Спаситель пояснил для Мейлис, которая играла в овечек и коровок, но держала ушки на макушке.

– Значит, ваша дочь одну неделю будет с вами, одну неделю с мамой.

Из угла с маленьким столиком тут же послышался крик:

– Не юбью маму!

Спаситель с беспокойством спросил, виделась ли Мейлис с матерью. Лионель с довольным смешком ответил:

– Да, и Клоди получила по полной.

Смешного тут было мало. Мейлис больше не хотела, чтобы ее любили.

– У тебя в саду есть подружки? – спросил Мейлис Спаситель.

– Лилу. Но она ду’а.

– А есть мальчик, которому ты нравишься?

– Не юбью майчиков.

– Она играет в ворчливого гнома, – заметил Лионель.

– Ну, ты, сыл вонючий, – с яростью крикнула Мейлис.

Спаситель не удержался от замечания:

– Нет, так с папой не разговаривают.

Под взглядом Спасителя Мейлис сникла. Глаза у нее наполнились слезами. Она опустила голову, а потом взяла пластиковую корову и стала ее передними ногами бить теленка. «Поучай, поучай, никому ты не нужен!» Теленок свалился со стола. Лионель пожалел несчастного, подошел и поднял его.

– Упал, бедняжка, ушибся, смотри, у него головка болит.

– Надо его поцеовать, – посоветовала Мейлис.

Несколько минут отец с дочерью играли, утешая теленка и ухаживая за ним.

– Как его зовут? – спросил Лионель.

– Мавыш.

– Хорошее имя.

– Спитатица назваа.

Спаситель счел, что подвернулся удачный момент.

– Малыш хочет, чтобы хозяйка его любила, чтобы она любила маму, папу, подружек…

– Теёнок дуак, – оборвала Спасителя Мейлис.

Обескураженный Спаситель и Лионель обменялись унылыми взглядами.

– Ой, есть good news[44], пока я не забыл! – воскликнул молодой человек, вновь устраиваясь в кресле. – Я не провалил тогда собеседование, как подумал. Завтра предстоит второй раунд.

– Отлично. Не забудьте на этот раз про вашу женскую составляющую.

* * *

Бландину как раз очень огорчала ее женская составляющая.

– У меня слишком толстая попа.

– Так-так-так.

– Нет, я серьезно. Я в свои одежки уже не влезаю. В субботу мы с мамой ходили в Pimkie, так мне ничего не подошло! Ни одни джинсы!

– Да, ты приобретаешь формы, – коротко признал Спаситель.

– Формы! – с негодованием воскликнула Бландина. – А грудь где? Зад огромный, а грудь ноль.

«Двенадцать-тринадцать лет – возраст, когда искренне себя ненавидят, – подумал Спаситель. – Особенно в примерочной».

– Вот у Марго грудь настоящая. Второй номер.

– Она сказала тебе, она сегодня придет?

– Да-да, она просто дала мне время, чтобы поговорить, потому что прошлый сеанс весь ушел на нее. Она не любит меня слушать, особенно если про мальчиков. Я же тебе говорила, что была влюблена в Самира с детского сада. Но он гей. Мне почему-то только геи и нравятся.

– Понятно, – сдержанно кивнул Спаситель. – А Риан?

– Риан? Марго права. У него один футбол в голове! – Бландина подскочила на стуле и глубокомысленно заметила: – По-моему, мальчики делятся на геев и футболистов.

– Сейчас запишу.

– Могу я тебе сказать одну вещь, просто по-настоящему ужасную?

При этих словах Бландина подобрала правую ногу, и ее грязная кроссовка улеглась на кресло.

– Обувь! – напомнил Спаситель.

– Что? Ах да! Могу я тебе рассказать про настоящую трагедию?

– Если не будешь вытирать ноги о мое кресло.

– Я никогда не понравлюсь ни одному мальчику.

– Если речь о геях, которые будут нравиться тебе, думаю, что это не трагедия.

Бландина обиделась.

– Почему ты не принимаешь меня всерьез?