– А что?

– Честно говоря, я не очень понял. Одно слово, собственно. Мне показалось, он сказал «подожди».

– Подожди? Лазарь, подожди?! – воскликнул мальчик. – Ну, папа! Он хочет, чтобы мы подождали и не смотрели без него продолжение «Ходячих мертвецов»!

Спаситель потерял дар речи. Вот оно в чем дело, ну и ну!

Все еще думая о Жово, он взялся дочитывать очередную книгу по психологии «Избавься от чувства вины».

Читал он ее, как курицы пьют: то и дело поднимая голову от страницы. Так как же избавиться от чувства вины? Вины, которая разъедает наши сердца, наши жизни?

Жово наказал сам себя, выбрав на старости лет жизнь бомжа. Марго стала резать себе руки, чувствуя себя виноватой в разводе родителей. Мадам Насири, виня себя за то, что оставила маленькую дочку, перестала спать по ночам. А он сам разве не наказывает себя, отказываясь от счастливой жизни с Луизой, поскольку считает, что виноват в самоубийстве своей жены? Даже маленькая Мейлис чувствует себя виноватой в том, что ее не любят…

Но Спаситель не вспомнил еще об одном сердце, которое находилось рядом и тоже разрывалось от чувства вины.

* * *

В лицее Ги-Моке, расположенном неподалеку от центральной площади, учились: в предпоследнем классе – Марго Карре, в выпускном экономическом – Самюэль Каэн, в выпускном гуманитарном – Габен Пупар, а Жан-Жак Лучиани дважды не сдал выпускные экзамены.

Отправляясь в школу, Габен иногда делал крюк и шел по улице Огюста Ренуара. Здесь в доме № 20 он жил вместе с матерью. Ему не раз приходилось сюда заглядывать – то носки взять, то книжку, а еще он забирал из ящика почту. Этим утром в ящике лежало письмо от матери, Габен взял его и сунул небрежно в карман куртки, даже не распечатав. Мадам Пупар писала ему на их старый адрес, словно ей приятнее было думать, что сын по-прежнему живет там и ждет ее возвращения. Во время переменок Габен не раз притрагивался к письму и каждый раз отдергивал руку, словно оно обжигало. Чего он боялся? И плохого, и хорошего. Боялся получить бредовое письмо больной шизофренички, боялся получить разумное письмо, говорящее, что его мама выздоровела.

Выздоровление мамы заботило и Соло в этот четверг на консультации. Все выглядело так, будто ей стало гораздо лучше…

– Она сказала, что спит. Но как так может быть?!

Соло спрашивал Спасителя высоко поднятыми бровями и вытянутой к нему шеей. Как так может быть, если Адиль проводит все больше времени на улице в дурной компании?

– Ваша мама, безусловно, беспокоится об Адиле, но теперь тревога не влияет на сон, – объяснил Спаситель.

– А почему раньше влияла?

Спаситель не мог сказать сыну мадам Насири, что возможность хоть с кем-то разделить свою мучительную тайну принесла ей немного душевного покоя.

– Не знаю, – солгал он, рискуя профессиональной репутацией.

– А вот я больше не сплю, – объявил Соло, откинувшись на спинку кресла.

– Вы больше не спите.

Соло не спешил объяснять причину. Но Спаситель подозревал, что дело вовсе не в младшем брате.

– Моя работа… Она меня достала. Я ее брошу.

Спаситель мог бы его подтолкнуть: что там у вас случилось? Но он предпочел подождать.

– Я боюсь, – сказал Соло.

И опять Спаситель мог бы спросить: чего вы боитесь? Что на вас нападут с ножом? Мести дилера? Но он уважал тот путь, который внутренне проходил Соло. «Тишина помогает плоду созреть, слово – упасть». А вот и слово:

– Привезли парня, которого я вытащил. Вы ведь помните, да?

– Да, вы успели вовремя.

– Он ненормальный. Они должны были держать его в больнице. Теперь он опять в тюрьме и снова возьмется за свое. Потому что и другие возьмутся тоже.

– Другие тоже?

– Да, возьмутся его доводить.

– Значит, он козел отпущения?

Соло пожал плечами, покачал головой – он такого выражения не знал.

– Нет, он не козел. Он вообще-то мартиниканец.

– Как я?

– Да, но только в белом варианте, – усмехнулся Соло. – Он белее всех белых вместе взятых.

Спасителю стало нехорошо.

– Альбинос? – предположил он.

– Альбинос? А про людей разве так говорят? Это же про кроликов.

И Соло принялся напевать песенку, которую поют ребятишки в детском саду:

Заметив, что Спаситель сидит перед ним как каменный, он спросил:

– Все в порядке?

– Да-да, – ожил Спаситель. – Значит, он альбинос, и он с Мартиники.

Стало быть, Гюг Турвиль, его шурин, пытался покончить с собой в тюрьме в Саране.

– А чем он остальным насолил?

– Насолил? – скривился Соло. Честное слово, очень странная манера выражаться у его психолога.

– Чем он им не нравится, если они его доводят? – пояснил Спаситель.

– Парни на него напали, потому что петухов не любят.

Теперь Спаситель не понял Соло.

– Петух – это кто?

– Кто мальчишек насилует.

– Но…

Спаситель открыл рот, чтобы сказать, что это уж никак не про Гюга, но вовремя спохватился. Психологическая консультация – одно, а его личная жизнь – другое. Он кашлянул.

– Так-так-так. И значит, по этой причине его довели до самоубийства?

– Не только. Я же тебе сказал, бедный парень не в себе. Он все время сказки рассказывает, говорит, что может убивать на расстоянии, а у нас есть и еще антильцы, и они говорят, что у них там на самом деле есть такое колдовство.

– Вуду?

– Ага, наверное. В общем, они этого вуду решили загнать в угол. А теперь, представь себе, начальство не нашло ничего лучшего, как отправить его в камеру к двум другим, которые тоже пытались самоубиться. А делать-то надо совсем наоборот. Его надо в одиночке держать. И на прогулку выводить, когда во дворе никого. Сторожить надо. Я тебе все объясню: во дворе есть мертвый угол, там охране не видно, что парни делают. А они отжимают туда кого приглядели, и дело тогда табак. Я предупредил шефа, а он послал меня куда подальше. Им плевать на бедолагу. А если он самоубьется и статистику им испортит, мне же по башке и настучат. Никакой справедливости, брат, на свете. – И с трогательным простодушием Соло заключил: – Обиднее всего, что Темная сторона Силы побеждает.

– Да, ты еще не всемогущ, о юный падаван, – отозвался Спаситель голосом мастера Йоды и непринужденно добавил: – Но честняги склоняют чашу весов в сторону добра.