Тем более чиновник явно намекал, чтобы Бразгин не лез в это дело, для человека, который дорабатывает последние дни на своем месте, он слишком любопытен.

Вчера звонил Мирон, и у него было хорошее настроение.

— Папа, твой друг юности — классный мужик! Он мне понравился.

— Кто бы сомневался!

Дима спрашивал себя, жалко ли покидать Москву? Нет, не жалко, и потом это не навсегда, они с Леной обязательно вернутся. Дмитрий Олегович уже приготовил для дочери Сорнева папку с документами о финансовых махинациях Яценко. Бразгин делает этот поступок не из желания кому-то насолить или доказать. Так он тоже избавляется от чувства страха, который, оказывается, глубоко пустил корни. Его нужно вырывать, как бы сложно это ни было. Газетам уже хватит кормить читателей байками про его семью, он даст им пищу поинтересней, порядок в отрасли нужно наводить.

А пока он сочувственно смотрел на главного кандидата на пост директора — Романа Петровича Шарулева.

За несколько недель до заседания комиссии Роман потерял аппетит. Он еще трижды летал в Москву на переговоры, его водили на смотрины, как обезьяну на веревочке. По крайней мере, он чувствовал себя зверюшкой, на которую смотрят как на диковинку и прикидывают, на что она способна. Павел Анатольевич, он же Нестор, к его удивлению, развил бурную деятельность.

Деньги Роман привез, оторвал, отодрал почти с кровью и слезами, так ему не хотелось с ними расставаться. Но Павел, похоже, старался от души. Все заинтересованные лица смотрели на Шарулева с интересом. Роману иногда казалось, что вместо зрачков у них в глазах находятся денежные знаки. Он напряженно подсчитывал, во сколько обойдется ему этот проект, потому что смета на одни деловые ужины и обеды уже зашкаливала, все счета складывались и хранились.

Денежные купюры, любовно сложенные в стопочки в сейфе, таяли, и Роман приходил в ужас от того, что он может стать нищим. Он сразу вспоминал детство, ораву братьев и сестер, вечно голодных, с одной парой обуви на несколько человек. Роман не любил эти воспоминания, они давались ему с трудом, он не хотел возвращаться в безрадостное прошлое, потому что между прошлым и настоящим была слишком большая пропасть. О том, что это прошлое есть, ему намекнул фээсбэшник, который был откровенней других.

— Вы же понимаете, — мужчина словно цедил буквы, — у нас, как в медицине, здоровых нет, есть недообследованные.

Роман вжался в кресло, намек ему показался плохим знаком, однако удар он держал.

— Конечно, если поискать, у нас в России на каждого компромат есть.

— Я про это и говорю. Ваша кандидатура нас пока, — фээсбэшник подчеркнул последнее слово, — пока устраивает. Если мы будем работать в контакте над, так сказать, секретами родины, значит, все у нас получится.

Роман не возражал. Вечером они с Несторовым подводили итоги.

— «Главную службу кураторов страны» ты вроде прошел, сначала они непонятно напрягались, ваших местных запросили, те что-то замежевались. Пауза была затянувшейся, но все обошлось.

— Паша, я все еще переживаю. Гарантий-то нет. Деньги с меня содрали мама не горюй, а будет ли результат, непонятно.

Мысль, что деньги пришлось отдать просто так, была Шарулеву невыносима.

— Рома, не свисти! Я уже глохнуть от тебя начал. Я, по-твоему, чем занимаюсь? Работаю как раз на твой результат.

Почти каждый вечер девушка по имени Маша была с ним. Когда Роман набрал ее телефон и напомнил о встрече, она не удивилась. Не могла же она честно рассказать, что не помнит его лица, как лица десятка других мужчин, и всем произносит одни и те же фразы.

— Ах, это ты, милый. Конечно, я скучала.

Ей было удобно, что появился постоянный клиент, мужчина холеный, серьезный и, самое главное, при деньгах. Деньги для нее были главным фактором, только каждый раз, когда он расплачивается, его лицо словно перекашивает гримаса. Надо ей поближе присмотреться, может, он болен?

Маша уже поняла, что давить на мужчину ни в коем случае нельзя, это вызывает обратную реакцию, с ним нужно обращаться мягко. Она постоянно хвалила Романа за бережливость и подчеркивала, что лучше один раз потратиться на хорошую вещь, чем регулярно выкидывать деньги на плохую.

Роман, получая каждый вечер новую порцию ласки и горячих объятий, тоскливо думал, как ему будет не хватать Маши. Мысль, которая пришла внезапно, показалась ему оригинальной. Когда он станет генеральным директором, то увезет Машу с собой, выделит ей служебную квартиру. Кто-то же должен скрашивать его тяжелую рабочую жизнь и снимать постоянное напряжение? У нее это очень хорошо получается.

Если бы на свете проводился конкурс счастливчиков, он бы обязательно выиграл. Иван Кочетов осознавал, что до встречи с Элей он не жил, а существовал. Он знал, что формулу человеческого счастья определить невозможно, нужно просто научиться позитивно ощущать каждую минуту своей жизни и радоваться ей. Иван стал замечать и любить повседневные мелочи: движение облаков, голоса птиц, шелест листвы. Это было для него так странно, так неожиданно, но так приятно.

Как он не видел этого раньше, что люди вокруг улыбаются? Почему ему не нравились компромиссы? Ведь самое лучшее — это договориться.

После встречи с Элей и дочерью в кафе его жизнь круто поменялась. Нет, он остался тем же, серьезным мужчиной, принимающим решения и берущим ответственность за них. Но он не знал, не догадывался даже, что где-то без него столько времени жила его плоть и кровь, его дочь, дочь его любимой женщины. Соня, Сонечка, Софья, которой дали имя в память о его матери. Мама была бы счастлива, ей нравилась Элька, и, когда они расстались, он долго не говорил этого маме, чтобы ее не расстраивать. Она все же об этом узнала.

— Сынок, в жизни редко встречаются такие девушки, как Эля. Жаль, что ты не уберег свое счастье. Ты пожалеешь об этом.

Иван тогда отмолчался, правда, пожалел, но возвращать прошлое он не собирался, потому что сам видел, как жену обнимал сосед. Ему так казалось, что обнимал и что ей это нравилось. Наверное, все было не так, как рисовала ему картинки ревность, да и сосед был дурной, лип ко всем девчонкам на этаже. Дать бы ему тогда по роже, ему, а не Эльке, она, конечно, была ни при чем, ей не могли быть приятны приставания соседа. Сколько времени, сколько счастливого времени он упустил!

Кочетов ни на секунду не сомневался, что Соня его дочь, и не потому, что Эля всегда говорила правду, он видел в Сонечке свои черты, свои глаза, резкий поворот головы, длинные пальцы. Она вся была его девочкой и действительно походила на его маму. Эля просила не делать резких движений.

— Иван, твоя жизнь идет по накатанной колее, у тебя семья. Стоит ли все ломать, крушить. Общайся с дочерью, сколько считаешь нужным.

— Ты смеешься надо мной?! Я узнаю, что у меня растет дочь, она выросла без меня, Эля! Ты предлагаешь мне оставить все как было? У меня не получится, уже ничего не получится. Мне надо закончить дело по убийству Яценко, я уеду через два дня в Сибирь, только вот встречусь с одной дамочкой, участницей этого процесса. Я вернусь, и мы будем вместе. Вместе, Эля, и только смерть разлучит нас. Ну, конечно, если ты этого захочешь! Я больше не исчезну из вашей жизни, ни под каким предлогом.