С маленькой пометкой в собственной голове, что фиг я могу пресытиться ими. Ею.

Снова дернул её за волосы и медленно провел носом по шее, вдыхая запах и наслаждаясь прикосновениями. Первыми за последние пару дней. Она внутренне напряглась, понимая, что это не ласка, это моё желание наказать.

— Но, когда я с тобой столько лет, когда я признаюсь тебе в своей любви, заметь, в открытую, значит, меня интересует нечто большее, чем просто трахать твоё шикарное тело.

Я прикусил нежную кожу на шее, вызвав судорожный вздох.

— И это правда, девочка моя, я никогда не отдам своё, — провёл языком по месту укуса, понимая, что ещё немного, и я сам потеряю контроль, — но я могу отказаться от многого сам…И я отказывался, ты лучше других знаешь, что отказывался. От имущества, от своего положения в обществе, от веры, от своего окружения…порой, даже от жестокости…И, даже, представь себе, на довольно долгое время от алкоголя…Если надо будет, я могу отвергнуть брата и Фаину, друзей и знакомых. Единственное, от чего я не в силах отказаться — это ты, Даша, и наши дети.

Я отпустил её волосы и сжал подбородок, заглядывая в глаза:

— Хорошо запомни эти слова, любимая. От того, что я не твержу тебе это постоянно, не значит, что этого нет. Они не приобретают большей ценности при постоянном повторении. Я слышу тебя, я прекрасно тебя слышу, и то, — стиснул зубы, успокаиваясь, — что ты не станешь мириться, я тоже услышал. Но что же ты предпримешь, Даша? Оставишь меня?

* * *

Она попыталась освободиться, но я сжал её сильнее, так сильно, что мог сломать, но не выпустить именно сейчас, ожидая ответа.

— Да, ты можешь иметь, кого угодно и когда угодно, только пальчиком помани, и все эти…они сами будут ползать перед тобой на коленях.

— Всё верно, малыш. Да только все они так и остаются на коленях, никогда не поднимутся в моих глазах до твоего уровня.

А Даша, будто не замечала моей усмешки.

— Ты сказал, что давно бы бросил меня, но зачем тебе меня бросать? Когда можно иметь и то, и другое. Их тела и моё? — Схватилась за моё запястье и сбросила руку с груди. — Мою душу, моё сердце ты топчешь изо дня в день, из года в год. Есть притча про стакан с водой, наполненный до самых краев, и иногда достаточно одной капли, чтобы вода хлынула наружу. Насчет того, что я предприму и оставлю ли тебя, — она истерически рассмеялась, — а у меня есть свобода выбора, Макс?

Отступил от неё на шаг. Не верилось, что разговор принял такое русло. Не верилось, что я собирался задать следующий вопрос той, в которой был уверен больше, чем в себе. Пристально посмотрел ей в глаза:

— А если бы была, Даша, ты бы ушла? Несмотря на то, что это был твой выбор.

— Мой выбор был, когда я отдала свое сердце тебе. — Она нервно сцепила ладони. — Это был мой добровольный выбор. Я была готова к последствиям, и я была готова простить тебе очень многое, Макс. Ты сам прекрасно об этом знаешь, но если я пойму, что всё, что ты говоришь мне — ложь, что в твоих глазах больше нет моего отражения, что я не живу в твоем сердце — да, я уйду. Если ты позволишь уйти. Только физически можно удержать тело, и это не страшно. Страшно, Макс, когда уже больше ничего не держит душу рядом с тобой. Я надеюсь это не про нас. Я очень хочу на это надеяться.

Именно сейчас я больше всего проклинал Андрея из-за его идиотского поступка. Не сделай он этого, мне ничего не стоило бы вырвать собственное сердце из груди, чтобы показать ей, ради кого оно билось. Но я не имел права сделать этого теперь, когда на кон поставлена жизнь Дарины и моих детей. Да, мне дороже, чтобы она дышала со мной одним воздухом и ненавидела меня, чем погибла, сгорая от любви ко мне. Как бы я хотел вспороть вены у неё на глазах, чтобы доказать, насколько моя кровь кипит только в её присутствии.

Это не было похоже на Ад. Неет. Ад- это конечная точка. Место, где грешные души несут наказание за свою деяния. Но такой твари, как я, не светил даже ад, на самом деле. Потому что такому ублюдку, как Зверь, было уготовано только Чистилище. То самое, в котором день за днём, час за часом труп его души должен был подвергаться самым изощрённым истязаниям. Самым ужасным пыткам…очищению. Не тому, что святой водой по грязи тому, что чистейшей серной кислотой по всему телу. Разъёдая ею напрочь. Дотла. Чтобы потом возродить из этого пепла и вновь. По кругу. Вот и сейчас мне казалось, что мы с ней вступаем в него. В грёбаное Чистилище.

Единственное, что я мог, это ударить со всей силы кулаком по стене, сдерживая Зверя от желания причинить боль моей женщине:

— Дьявол, Даша! После стольких лет нашего совместного чистилища ты всё равно сомневаешься моих чувствах. Я прошу тебя. Слышишь? Прошу, не задавай вопросы!!! Просто доверься мне. Безоговорочно. Молча. Потому что, если я начну отвечать на них, всё может полететь к чертям…

Она судорожно сглотнула:

— Я еще доверяю тебе. Только мне все труднее молчать. Я слишком долго молчала. Все эти годы, как ты говоришь, чистилища, я молчала и шла за тобой с закрытыми глазами. Только сейчас у меня такое чувство, что ты ведешь нас к обрыву, на дне которого я сверну себе шею!

— Проклятье! — сердце болезненно сжалось от её слов, я прислонился своим лбом к её лбу, и прошептал, закрыв глаза, — Малыш, я не знаю…Может, ты и права…Может, это и обрыв…с самым вонючим болотом на дне. Но даже если и так, знай, что я не дам тебе упасть в него одной. Не дам утонуть…Если мы и упадём, то только вдвоём…И я вывернусь наизнанку, но ты не пойдёшь ко дну.

Она неожиданно обхватила руками моё лицо, пока я с упоением перебирал её волосы, успокаиваясь от простых прикосновений, выравнивая дыхание и пытаясь унять дрожь, охватившую всё тело от ярости, бессилия, непонимания…

Вдруг раздался еле слышный шёпот:

— Я больше не хочу падать, я жить хочу!

Мы одновременно открыли глаза, и Даша вцепилась в воротник моей рубашки и закричала:

— Я, черт возьми, хочу жить, а не постоянно падать и тонуть. Тонуть и захлёбываться! Жить с тобой. Улыбаться, просыпаться рядом. Я устала захлёбываться, Максииим! Я устала подниматься и собирать себя по кусочкам! Я. ХОЧУ. ЖИТЬ.

Нет, это не удар поддых. Это страшнее. И больнее. В десятки раз. Или в тысячи. Наверное, нечто подобное чувствуют пациенты, услышав от врача, что им ампутируют какую-то часть тела. И я сейчас был одним из этих больных, только что потерявшим последнюю надежду на полноценное выздоровление. Потому что та, от которого оно зависело, стояла передо мной, уже не скрывая ни своей усталости, ни слёз…ни того, что сама потеряла веру в нас. Ту самую веру, которая давала мне дьявольские силы всегда.

Сделал шаг назад и криво усмехнулся, раскинув руки в стороны:

— Живи, Даша, живи! Вот только, как ты поступишь, если я всё-таки упаду?

Желудок скрутило в ожидании ответа. Затаил дыхание.

— Я буду молиться, чтобы этого не случилось. И без тебя я не живу, я существую. Хочу жить и смогу, это настолько разные вещи. Меня убивает, что ты знаешь об этом, и все равно ведешь меня за собой, а, точнее, ты меня тащишь, Макс. Насильно. Ты не даешь мне даже маленький шанс понять тебя.