Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но мы лет на десять забежали вперёд. Надо вернуться в середину годов шестидесятых. Тогда связи с родственниками за рубежом возникали и налаживались. Шла переписка, кое-кто приезжал в СССР – выезды советских граждан заграницу были возможны почти исключительно в виде командировок по работе и туристических круизов. Понятно, что и первый вариант, и второй для рядовых граждан был почти недоступен. По работе ездили учёные, дипломаты, журналисты, представители крупных заводов и производственных объединений, артисты, туристические путёвки с охотой покупали художники и писатели. Стал очень популярен жанр путевых заметок, что в прозе, что в стихах, как правило, всё сводилось к тому, что у них страшно, безнадёжно, непристойно, негров линчуют, а на каждом углу стоят проститутки и безработные, безработные и проститутки, иногда безработные проститутки, иногда… умолчим. Пытливые авторы старались заглянуть в самое неглиже западного образа жизни.
Например, советский поэт отправился в бар, где круглую ночь торгуют спиртным и показывают стриптиз. Он внимательно смотрел представление, кое-что для памяти записывая в блокнот, а потом, вернувшись в гостиницу, по свежим впечатлениям сочинил рифмованный очерк, который по возвращении можно предложить какой-нибудь молодёжной газете, пусть печатает под рубрикой «Их нравы».
В ревю танцовщица раздевается, дуря…
Реву?.. Или режут мне глаза прожектора?
Шарф срывает, шаль срывает, мишуру.
Как сдирают с апельсина кожуру.
А в глазах тоска такая, как у птиц.
Этот танец называется «стриптиз».
Страшен танец. В баре лысины и свист,
Как пиявки, глазки пьяниц налились.
Этот рыжий, как обляпанный желтком,
Пневматическим исходит молотком!
Тот, как клоп – апоплексичен и страшон.
Апокалипсисом воет саксофон!
Проклинаю твой, Вселенная, масштаб,
Марсианское сиянье на мостах,
Проклинаю, обожая и дивясь.
Проливная пляшет женщина под джаз!..
«Вы Америка?» – спрошу, как идиот.
Она сядет, сигаретку разомнет.
«Мальчик, – скажет, – ах, какой у вас акцент!
Закажите мне мартини и абсент».
В меру смело, в меру критично, в меру человеколюбиво. Видно, что автор осуждает западную цивилизацию, которая вот-вот накроется апокалипсисом, но высоко ценит технический прогресс, когда мосты, и те сияют, и сочувствует простым труженикам, вынужденным добывать хлеб насущный в поте лица своего – даже танцовщица тут вынуждена не снимать медленно части одежды, а поспешно срывать, под торопливое громыхание джаза. И редкий читатель, ежели таковой вообще найдётся, заметит, что работница стриптиза почему-то разминает сигаретку: хорошо просушенный табак, равномерная набивка и бумага с пропиткой обеспечивали ровное горение, это не отечественные сигареты или папиросы, которые, если не размять, то не покуришь. Ещё большее удивление способно вызвать у человека сведущего упоминание абсента, который был запрещён во многих европейских странах, в том числе и во Франции, на родине этого напитка, а также в США. Абсент попадал туда контрабандным путём, и попросить неизвестного молодого человека, отвратительно говорящего по-американски, заказать абсент мог или тот, кто хочет получить тюремный срок, или тот, кто является агентом полиции.
Будто тягаясь с Андреем Вознесенским и в смелости, и в социальном критицизме, и в человеколюбии, и в лояльности, Евгений Евтушенко также сочинил путевые заметки, где описал стихами танец живота, не только унизительный для женщины, но и смертельно опасный для деторождения (потому-то у китайцев и выше пагоды, что вместо танца живота они предпочитают караоке).
Один Виктор Некрасов обнаружил в Америке, во Франции и даже в Италии много интересного и достойного похвалы, за что его путевые заметки подверглись пристальному досмотру идеологической таможни – чего он там привёз, возвратившись из дальних странствий. И оказалось, что по сравнению с порнографией в стихах Вознесенского (причём в самом что ни на есть узком смысле этого термина, переводящегося как «описание действий проститутки»), и по сравнению с натуралистическими, почти на грани физиологизма, заметками в стихах Евтушенко, очерки «По обе стороны океана» – едва ли не капитуляция перед Западом, а это уже чрезмерно. Лучше смотреть на танец живота и поспешный стриптиз, чем сдавать идеологические позиции. Капитулянту следовало дать решительный отпор, что и было сделано в статье «Турист с тросточкой», опубликованной газетой «Известия», и не какие обычные, а «Известия Советов депутатов трудящихся СССР», главным редактором которой был Алексей Аджубей: «Отказавшись, на словах, следовать совету одного журналиста о том, чтобы при описании контрастов Америки придерживаться пропорции “фифти-фифти – пятьдесят на пятьдесят”, В. Некрасов в действительности стал на эту позицию. И не только в рассказе о черно-белых сторонах американского образа жизни, – это было бы еще полбеды. Вся беда в том, что В. Некрасов следует “фифти-фифти” в вещах куда более серьезных – при сопоставлении “двух миров”, двух идеологий.
Собственно говоря, что такое “фифти-фифти”? Если перевести это выражение с языка эзоповского на общепонятный, то мы получим девиз, провозглашающий и утверждающий мирное сосуществование в области идеологии. “Фифти-фифти” – весьма опасная штука. Следуя ей вольно или невольно, можно ставить знак равенства между битвой на Волге и американской свиной тушенкой, между схемами Корбюзье и силуэтами городов коммунистического завтра. Нет, мы не можем согласиться с этим!
Дело не в том, что В. Некрасов в своем стремительном туристском кроссе допустил фактические искажения. Нет, например, в Нью-Йорке двадцатиэтажных магазинов (самый высокий – одиннадцатиэтажный), не одиннадцать телевизионных каналов работает, а шесть. Неверно, что в музее Гуггенхейма собрано “все самое интересное, что было на Западе с конца XIX века”. Не случайно гид Тадеуш Осипович не рекомендовал идти в этот музей – не хотел компрометировать Америку. Сами американцы смеются над мазней, выставленной в залах этого музея. Недаром “Нью-Йорк джорнэл Америкэн” опубликовала статью о музее под характерным заголовком “Искусство или чудовищность”, явно склоняясь к последнему определению.
Карикатура на В. Некрасова из украинского журнала
В. Некрасову понравились небоскребы на Золотом Берегу в Чикаго. Можно дать справку: один квадратный фут в этих зданиях стоит что-то около 20 долларов. Естественно, что