Предыдущая сцена напрочь отбила у меня аппетит – я чувствую себя настолько плохо, что не уверена, что смогу проглотить хоть кусочек пищи.

Однако Колетт настаивает.

– Не пропадать же добру, – говорит он.

Я осторожно пробую тост с авокадо и лососем, потом ролл из тунца и салата-латука, причем он едва не разваливается у меня в руке на части. Колетт, видя, что я все же что-то ем, облегченно улыбается и, протянув руку, берет сэндвич с дыней и ветчиной и откусывает от него крохотный кусочек.

– Ну как, вкусно? – интересуется она.

Я молча киваю и не без труда проглатываю то, что мне удалось прожевать. Затем делаю глоток шампанского, а затем прикладываюсь к нему уже более основательно – мне приятно щекочущее ощущение, возникающее при этом в горле. Затем под действием вина лихорадочный бег мыслей у меня в голове несколько замедляется.

– Мне нравится проводить время с вами, – говорит Колетт.

Я отодвигаю свою тарелку в сторону. Колетт делает то же самое, хотя она к еде практически не прикоснулась. Я отхлебываю еще немного шампанского из бокала, Колетт делает глоток воды – к моей радости, вина она пока не выпила ни капли. Мы, словно по команде, повторяем движения друг друга. От этого мне кажется, будто каждая из нас словно бы смотрит на свое отражение в зеркале. Чтобы отделаться от этого неприятного ощущения, я вообще перестаю шевелиться.

– С вами все как-то так просто, так естественно, – улыбается мне Колетт. – Словно мы с вами подруги.

Я тревожно сглатываю, не знаю, что на это сказать.

– Знаете, с другими нянями все всегда было как-то натужно… Некоторые из них в конце концов увольнялись – например, последняя.

– А сколько всего в вашем доме было нянь? – интересуюсь я.

– Три.

Ответ удивляет меня – я думала, что цифра будет намного больше.

– Одну мы наняли, когда Пэтти появилась на свет, и она была просто замечательная. Лучшая. Потом ее сменила другая – Тереза. Она тоже какое-то время проработала у нас, но… – Колетт, поморщившись, так и не заканчивает фразу. – Ну а в прошлом году мы наняли еще одну молодую леди. Мы вам о ней уже рассказывали. А теперь на этой должности вы.

Колетт делает небольшую паузу, а затем начинает говорить снова, на этот раз уже более деловым тоном:

– Мне бы хотелось, чтобы у нас все получилось. Я сделаю для этого все что нужно и готова платить вам больше, чем предложил Стивен, а именно тысячу восемьсот долларов в неделю, – заявляет моя собеседница. Я в этот момент отпиваю из бокала шампанское и при этих словах едва не начинаю кашлять. – Это хорошая зарплата, так что вторая работа вам не понадобится. И, хотя Стивен сказал вам, что вы должны будете приходить к нам в девять часов утра, приходите в десять – чтобы у вас не было необходимости торопиться. Рабочий день с десяти до четырех, с понедельника по пятницу включительно, – это все, о чем я прошу. Плюс оплачиваемые отпуска и больничные. Это касается и тех дней, когда я буду по тем или иным причинам отменять ваш визит – например, если буду неважно себя чувствовать. А также тех случаев, когда вы мне будете не нужны. Иногда мне хочется побыть дома вдвоем с Пэтти – только она и я. В такие дни мы с ней проводим время в ее игровой комнате.

Представив себе, как Колетт одна сидит в комнате, набитой игрушками, я начинаю неловко ерзать на стуле…

Моя собеседница же тем временем продолжает:

– В общем, платить вам будут всегда – даже тогда, когда вам не нужно будет выходить на работу. – Колетт снимает темные очки и, чуть приподняв одну бровь, испытующе смотрит на меня: – Я уверена, вы будете получать больше денег, чем мог бы вам предложить какой угодно ресторан, и, само собой, намного больше, чем вам платят сейчас. Вернее, платили. Вам никогда и нигде не найти такой работы, и вы это знаете. – Колетт улыбается. – Так что если вы не ухватитесь за мое предложение, с вашей стороны это будет очень глупо.

Я не знаю, что на это сказать. В этот момент наши с Колетт взгляды встречаются, и улыбка на ее губах гаснет. Ее настроение меняется так же резко, как направление ветра во время бури, порывы которого дуют то в одну, то в другую сторону. Теперь я читаю в ее глазах печаль.

– Значит, вы не хотите быть рядом со мной, Сара? Со мной и с Пэтти? – грустно спрашивает она. – Скажите же, что останетесь. Скажите, что будете со мной, Сара. Прошу вас. Пожалуйста.

Я не успеваю реагировать на колебания ее эмоций. Хотя Колетт так и не прикоснулась к шампанскому, я на протяжении всего разговора продолжала пить из своего бокала и теперь чувствую себя слегка пьяной. За последние двадцать минут вино ударило мне в голову, и я осознаю, что мощные оборонительные редуты, которые я выстроила в своем сознании, теряют прочность и вот-вот начнут сами собой рассыпаться.

Я протягиваю руку к стакану с водой. Мне просто необходимо слегка отрезветь – тогда я смогу сосредоточиться и привести мысли в порядок.

Я знаю, то, что предлагает мне Колетт, – это сумасшествие. Она сама сумасшедшая.

Они все сумасшедшие.

И все же… есть в Колетт нечто такое, что притягивает меня к ней. Я не могу это объяснить. За резкими сменами настроения и привычкой манипулировать людьми я вижу очень одинокую женщину. Женщину, которая постоянно испытывает душевную боль.

Однако, переживая за нее, я не могу не понимать, как тяжело мне придется, если я приму ее предложение, останусь и буду часами находиться рядом с ней в доме, где живет она и ее родственники. Я буду вынуждена часами читать вслух девочке, которой на самом деле не существует. Сидеть рядом с ванной-бассейном, наполненной водой и мыльной пеной, в которой нет ребенка. И все время за мной будет пристально наблюдать Колетт, находящаяся словно под гипнозом.

Пары шампанского все еще продолжают туманить мне мозг, я по-прежнему не в состоянии адекватно оценивать ситуацию. К тому же на террасе тепло, даже жарко, и от этого меня порядком разморило. Солнце медленно опускается к горизонту. Его лучи входят в окна с одной стороны домов и выходят с другой, пронзая здания насквозь.

И тут я вдруг понимаю – Колетт могла сделать это нарочно. Ну да, скорее всего, она с умыслом напоила меня – чтобы сломить мое сопротивление и заставить сказать «да».

Потом у меня, как это уже бывало, снова возникает мысль о том, что другие