– Да, конечно, иди, – согласился Мономах. – Я сам все расскажу Алле Гурьевне.

Время перевалило за одиннадцать вечера, и выбор мест, где можно присесть и поговорить, оставлял желать лучшего.

Алла пригласила бы Мономаха к себе, но ей не хотелось, чтобы доктор видел следы пребывания в ее холостяцкой квартире Негойды. Этих самых «следов» было немного, тем не менее ей пришлось купить ему зубную щетку и тапки – к большему она пока готова не была.

Пройдя пару кварталов, они увидели горящие окна кафе – или скорее столовой – и вошли: начинал накрапывать мелкий дождик, и пребывание на улице стало совсем неприятным.

Взяв по чашке кофе, они уселись за столик у окна.

– Ну, – сказала Алла, как только Мономах сделал первый глоток, – я жду объяснений!

Тяжело вздохнув, он начал свой рассказ. Она слушала молча, не перебивая.

– Ну, вы даете, Владимир Всеволодович! – пробормотала Алла, когда он закончил. – Впрочем, чего я удивляюсь – это же для вас дело обычное, только вот раньше мне не приходилось вытаскивать вас из-за решетки.

– Одни раз я чуть туда не угодил, – напомнил он.

Действительно, ведь они так и познакомились – из-за того, что Мономаха подозревали в убийстве.

– Тогда вы были не виноваты, – сердито отмахнулась Алла от его слов. – А теперь – другое дело: вы, по сути, вскрыли чужую квартиру без согласия хозяев!

– Но хозяйка не могла дать свое согласие по причине нахождения в бессознательном состоянии!

– Это не оправдание!

– Хорошо, что мне, по-вашему, следовало делать? И тут Алла растерялась. Да, Мономах совершил серьезное правонарушение, однако никаких предписаний на такой случай не предусмотрено. Если бы речь шла об угрозе эпидемии, она знала, куда звонить, но, по словам Мономаха, такой опасности нет, хотя существует определенная угроза заражения некоторого количества людей – в том случае, если он, конечно, прав.

– Я думаю, – медленно начала она, – вы должны были в первую очередь поставить в известность главврача больницы. Решение остается за руководством…

– Ну, тогда мы ждали бы этого решения несколько месяцев: наша и.о. главного очень осторожна и ни за что не одобрила бы нашей с Иваном эскапады!

– А что, Муратов больше не главврач?

– Нет.

И Мономах рассказал, как вышло, что Муратова сместили, временно (или насовсем) заменив на Нелидову.

– Да, давненько мы с вами не виделись! – воскликнула Алла. – Надеюсь, вы больше ничего не планируете такого… безрассудного?

– Пока – нет: нужно дождаться результатов анализов смывов и БАДов, которые мы с Иваном добыли. Если выяснится, что источник заражения мелиоидозом – искомая квартира, нужно будет заняться ее обеззараживанием, но мы, по крайней мере, сможем не бояться появления других пациентов!

– А если вы ничего не найдете? – поинтересовалась Алла.

– Ну, тогда придется искать другие варианты – где-то же эти женщины подхватили заразу!

– Страшно представить, как вы станете это выяснять! – простонала Алла. – А я-то гадала, почему вы на тренировки перестали ходить!

– Я просил ребят не оставлять вас своим вниманием.

– Они и не оставляют, только вот мы же договаривались тренироваться вместе. Теперь понятно, чем вы занимаетесь в свободное от работы время!

– На самом деле не только этим.

– Чего еще я не знаю? – снова нахмурилась Алла, готовясь к худшему. – Вы ограбили банк, взорвали склад с оружием?

– Пока нет…

– То есть только планируете?

– Алла Гурьевна, шутки в сторону: у меня к вам дело!

– Надо кого-то еще вытащить из «обезьянника»?

– Нет, не из обезьянника. Из приюта.

– Из какого такого приюта? – насторожилась Алла.

И тут Мономах поведал ей о семье Карпенко и о своем визите в опеку.

Когда он наконец умолк, она спросила, уже догадываясь о том, каким будет ответ:

– О каких именно органах опеки мы говорим, о каком районе?

– О Красносельском.

– А как, вы говорите, фамилии тех, кто изымал детей?

– Кажется, Уразаева и… Ямщикова.

– Ямщикова? – переспросила Алла. – Лидия Ямщикова?

– Откуда вы знаете ее имя?

– Не важно. Владимир Всеволодович, как же вы… господи, я каждый раз удивляюсь, как вы умудряетесь вляпываться в истории с криминальным подтекстом?! Это же настоящий дар, только вот не знаю, от Бога он или от дьявола!

– Что-то я не совсем понимаю, при чем тут криминал?

– Лидия Ямщикова погибла недавно. Точнее, ее убили.

– Да, моя знакомая в опеке о чем-то таком упоминала… Вы считаете, Карпенко может иметь к этому отношение?

– Вряд ли, если, как вы говорите, мать лежит в вашей больнице. А вот насчет папаши… Получается, Ямщикова погибла практически сразу же после визита в дом Карпенко?

– Наталья Липкина сказала, что Ямщикова по домам не ходила.

– Я в курсе, только вот почему на бумаге об изъятии два имени?

И как Мономаху все время удается выяснять то, о чем Алла и ее оперативники – ни сном ни духом? К примеру, эта его знакомая из опеки – они ведь с ней беседовали, и она была весьма немногословна! С другой стороны, она ведь не могла подозревать, что смерть ее коллеги может иметь связь с историей Карпенко… И вообще, есть ли связь? Однако Алла, несмотря на то что сомневалась в существовании Бога, верила в Судьбу: не может быть, что все случившееся – лишь странное стечение обстоятельств!

– Мне нужно встретиться с вашей пациенткой, – снова заговорила она. – Прямо завтра, с утра.

– Не возражаю. Только как же насчет мальчишек, Алла Гурьевна?

– Я постараюсь что-нибудь выяснить, обещаю. А вы, пожалуйста, пообещайте, что не станете ввязываться ни в какие новые авантюры – по крайней мере в ближайшие несколько дней!

* * *

Мономах чувствовал себя уставшим и невыспавшимся: предыдущие сутки даром не прошли, и он вспомнил о том, что ему уже далеко не двадцать и даже не тридцать пять. Что немного утешало, так это сознание того, что они с Гурновым не зря нарушили закон и что патологу удастся выявить источник заражения мелиоидозом.

Если так, то оно того стоило – даже ценой унижения и дискомфорта, испытанных при задержании и в камере предварительного задержания. Если же нет… Ну, об этом думать не хотелось вовсе.

Мономах стоически отработал три плановые операции, после чего принял нескольких пациентов и посвятил пару часов незаполненным документам (Нелидова давно просила их, но, в силу определенной близости отношений, не слишком давила, а Мономах не хотел быть ей обязанным).