– Тебя не беспокоит, как они потом будут выглядеть? – Я указываю на шрамы на ее руке, которые без ношения компрессионного белья могут остаться вздутыми.

Пайпер пожимает плечами.

– Они все равно никуда не денутся. – Она мрачно смотрит на мою бандану. – Так и не носишь парик, да?

– Кензи сказала, что я в нем похожа на игрушечного тролля.

– Сама она тролль. И с каких это пор нас волнует ее мнение? – бурчит Пайпер.

Со сцены раздается ужасающе высокий девичий фальцет.

По коридору идет Асад и приветственно машет нам рукой. Я сижу на полу, прислонившись к колесу инвалидного кресла Пайпер, и коротаю время за домашней работой по истории. Асад, опустившись на корточки рядом со мной, достает из сумки красные туфельки Дороти.

– Как насчет небольшого талисмана на удачу? – Его темные глаза неотрывно смотрят в мои. – Трижды щелкнуть каблуками и все такое?

Я беру туфли и глажу блестящую кожу. Глупый Асад со своей чарующей улыбочкой и заботой постоянно пробивает бреши в моей продуманной обороне под названием «Больше никаких парней».

Когда он вот так улыбается мне, в груди зарождается робкая надежда – то же самое я испытала, когда доктор Шарп приподнял мои нижние веки, – может, после операции я смогу вычеркнуть из «Списка вещей, исчезнувших в огне» не только театр…

Пайпер забирает у меня туфли и возвращает их Асаду.

– Аве не нужен талисман на удачу.

Но когда наступает моя очередь идти на сцену, Пайпер снимает с шеи и протягивает мне цепочку с подвеской-фениксом.

– У меня же теперь есть другие крылья.

– Погоди-ка, это что, момент искренности Пайпер?

Подруга шутливо пихает меня в плечо.

– Ага, что-то я совсем расклеилась. – Она смахивает несуществующую слезинку. – Посмотри-ка, Асад, наша малышка уже выросла.

Асад кладет руку на плечо Пайпер, а другую прижимает к сердцу. Я подбираю красные туфли с пола и прячу их в сумку.

Удачи много не бывает.

На сцене меня уже дожидается комиссия из трех человек. Они расположились полукругом: в центре на складном парусиновом кресле сидит Тони, слева от него пожилая женщина – видимо, преподаватель актерского мастерства, а справа девушка, исполняющая роль Злой Ведьмы.

Напротив них, подбоченившись, стоит Кензи. Она будет подавать реплики Дороти, а я исполнять роль Глинды.

Кензи вручает мне сценарий, и мы читаем примерно десять строчек. Дальше идет моя песня.

Я стою напротив комиссии, стараясь не обращать внимания на ледяной взгляд Кензи, которая явно не забыла и не простила мое участие в падении занавеса. Я пою без музыки, отчего чувствую себя еще более одинокой и будто обнаженной.

Единственный способ отгородиться от пристальных взглядов, это самой закрыть глаза. Так и я делаю, как при обработке ран, – отстраняюсь от мира. Я и не заметила, как дошла до последних строк:

Последний звук затихает, и я открываю глаза. Преподавательница актерского мастерства, сняв очки, утирает платочком слезы, отчего я ощущаю себя еще более неловко.

Тони с грохотом роняет на пол папку и, кажется, чертыхается себе под нос.

– Вы меня, конечно, извините, но я просто зол. – Он поворачивается ко мне с таким видом, будто хочет потребовать от меня объяснений. – Почему ты не пришла на первое прослушивание? Я бы дал тебе глав…

Кензи резко выпрямляется, обрывая его на полуслове:

– Он позже сообщит тебе о результате, – отрывисто заявляет она мне.

Я спускаюсь со сцены, а Тони о чем-то горячо шепчется с преподавательницей актерского мастерства.

Если бы моя жизнь была мюзиклом, мы бы вместе с ними исполнили сейчас постановочный танец. Они бы подняли меня на плечи, а над радугой воспарили бы синие птицы.

Вместо этого Кензи открывает дверь и жестом выпроваживает меня.

Жизнь совсем не мюзикл.

* * *

Мы с Пайпер сидим на бордюре, дожидаясь, когда за нами приедут, и тут к нам подходит Тони.

– Ава?

– Да? – Я встаю, но, даже выпрямившись, достаю ему макушкой только до груди.

– Роль твоя. Она, конечно, небольшая, но это будет отличный опыт для следующего года, когда ты придешь на нормальное прослушивание.

Я с улыбкой киваю.

– По одному шажку за раз.

– Значит, ты согласна? – Он протягивает руку для пожатия. – Ты понимаешь, что тебе нельзя будет петь с закрытыми глазами?

– Понимаю. – Я пожимаю его руку. – И я согласна.

Пайпер взвизгивает от радости, и я шикаю на нее. Тони собирается уходить, но я его останавливаю.

– Скоро у меня будет операция. На глазах. Так что ко дню премьеры я буду выглядеть чуть… лучше.

Тони раздраженно поджимает губы, совсем как на прослушивании.

– С таким голосом, как у тебя, никто и не задумается о твоем лице. И тебе тоже не стоит о нем беспокоиться.

Тони уходит, и Пайпер шлепает меня по заду. Заслонив глаза от солнца, я смотрю на нее. Подруга улыбается, я еще не видела у нее такой широкой улыбки.

Я тоже расплываюсь в улыбке, хотя меня до сих пор потряхивает при мысли о том, на что я согласилась.

– Ты ведь понимаешь, что это значит? – спрашиваю я.

– Что у Кензи будет инфаркт?

– Точно. А у тебя есть семь недель, чтобы натренироваться аплодировать стоя.

Тони назначил девушку с короткой стрижкой помогать мне вживаться в роль. Ее зовут Сейдж, а характер у нее, как у лабродудля, – такая же задорная и энергичная и так стремится услужить, что иногда очень хочется окатить ее из шланга холодной водой, чтобы успокоить.

Когда рядом нет Кензи, Сейдж становится по-настоящему милой и изо всех сил старается мне помогать. Она говорит, ей нравится быть не только дублершей Кензи.

– Ее устраивает, что запасной вариант – это именно я. Так ей не приходится беспокоиться о том, что кто-нибудь отравит ее обед и получит ее роль.

Смертоносный обед? В какую драму я ввязалась?

На сцене Асад сколачивает домик Дороти. В глубине души мне хочется вновь носить черную футболку, помогать за кулисами и обмениваться с Асадом строчками из старых бродвейских мюзиклов, а не разучивать свою роль.

Но благодаря бесконечной энергичности Сейдж я ухитряюсь за несколько недель выучить песни (жизнерадостную «Добро пожаловать в страну Жевунов» и донельзя примитивную «Уже дома») и плавно влиться в репетиционный процесс. Сцена, читка ролей – все это обрушилось на меня, словно привет из прошлого. Даже Кензи по большей части держится в стороне, лишь иногда бросая ехидные замечания о моих успехах или старании.