Сейдж рассказала мне, что после выходки Асада с занавесом Кензи злилась целую неделю.

– Впрочем, мы это заслужили, – говорит она с искренней улыбкой, сидя по-турецки на сцене. – Но помимо этого она еще злится на то, что ты увела у нее подругу, а Тони всем твердит, будто роль Дороти следовало отдать тебе. – Стрельнув взглядом по сторонам, Сейдж наклоняется ближе. – До аварии она не была настолько… м-м-м…

– Бешеной? – предлагаю я.

– Яростной, – шепотом продолжает Сейдж. – Та авария изменила всех нас.

Она поднимает рукав, обнажая толстый морщинистый лиловый шрам вокруг предплечья.

– Ты тоже была в той машине?

– Да. Пайпер пострадала больше остальных. Но шрамы есть у всех нас.

* * *

Близится день операции, на улице уже вовсю оттепель, и я ощущаю себя почти как раньше – до того, как очнулась после пожара. Кора замечает, намазывая меня кремом, что слышала, как я пела в душе. Я смущенно бормочу извинения, но она лишь смеется.

– Даже не смей прекращать! Хорошо, что в этом доме опять звучат песни.

Уже середина апреля. Мы с Пайпер сидим за круглым столом в читальном зале библиотеки. Пайпер просматривает домашнее задание по математике, а я придумываю, как написать пять страниц доклада о пяти строчках сонета. Подходит Асад и бросает перед нами на стол какую-то листовку.

– Дамы, грядет субботняя вечеринка. Театральное событие сезона.

Девушка за соседним столом шикает на нас, призывая к тишине.

Пайпер шикает на нее и берет листовку. Бегло глянув, она качает головой и кладет ее обратно.

– Я не в настроении веселиться. Особенно в доме Кензи.

В последнее время Пайпер все время не в настроении. Например, вчера она практически не обратила внимания, как какой-то парень свистнул ей вслед и грубо пошутил над ее татуировкой. То есть она наехала колесом на его ногу, но как-то без души.

Я беру листовку. «Суаре накануне премьеры». Эта вечеринка может вернуть Пайпер боевой дух – в ее стиле было бы пойти туда только для того, чтобы поцапаться с Кензи.

– Может быть весело…

Пайпер вскидывает бровь.

– Что? Тихоня Ава хочет пойти на вечеринку?

Я киваю, чтобы не раздражать девушку за соседним столом, которая вновь шикает на нас и недовольно косится на Пайпер.

– Дело твое, вот только Асад не сказал тебе худшего, – нарочито громко говорит Пайпер.

Всплеснув руками, Асад опускает взгляд и признается:

– Костюмы!

* * *

После уроков Пайпер роется в моем шкафу и попутно рассказывает о ежегодной традиции театрального кружка.

На вечеринку каждый одевается как персонаж мюзикла, лучший костюм получит приз – билеты в театр. В прошлом году победили Пайпер, Кензи и Сейдж, одевшиеся как танцовщицы из мюзикла «Чикаго»[19] – в чулки, черные пиджаки, купальники и цилиндры.

– Это было потрясающе. Конечно, у нас было преимущество – ведь это родители Кензи покупали билеты. – Умолкнув, Пайпер рассматривает мое платье с длинными рукавами и высоким воротником. – Слушай, ты вообще осознаешь, что ты – шестнадцатилетняя девушка с нормальным третьим размером груди? А то мне кажется, будто это гардероб пожилой вдовы.

Выхватив у нее платье, я швыряю его в кучу отвергнутой одежды.

– Оно не так уж и плохо.

Пайпер берет следующее платье.

– Точно, плохое вот это.

– Кора купила мне кучу одежды в секонд-хенде. А в основном я ношу то, что осталось от Сары.

Замерев, Пайпер разглядывает мою одежду, а я сую руки в передние карманы толстовки с надписью «Сан-Диего». Я там никогда не была.

– Ты носишь одежду умершей девушки?

Я пытаюсь объяснить, что это нормально. Мы с Сарой постоянно обменивались одеждой. Каждый раз, погостив у нее, я возвращалась домой с набитой сумкой вещей – половина из них принадлежала ей.

Я беру с колен Пайпер жуткую рубашку с узором «индийский огурец» и запихиваю ее поглубже в шкаф. Туда же следуют и остальные секонд-хендовские кошмары.

– И вообще, что ты ищешь?

– Вдохновение.

Пайпер выуживает из глубин шкафа вечернее платье и вручает его мне.

– Может это сойдет.

Я глажу зеленый шелк платья, в котором Сара ходила на школьный бал. Я уложила ее волосы крупными локонами, а Кора сделала миллион фотографий, как парень Сары прикалывает ей бутоньерку к платью. Все мы притворились, что не заметили, как он «случайно» коснулся ее груди целых два раза.

– Придумала! – Пайпер прикладывает к лицу мою силиконовую маску. – Я видела людей в ожоговом отделении с такими масками, вид, конечно, тот еще. Но сейчас она идеально подходит!

– Для чего подходит?

– Ну здрасьте! Кто самый знаменитый бродвейский персонаж всех времен?

Я тут же понимаю, о ком идет речь. У Пайпер бывают странные задумки, но эта… эта вообще безумна.

– Не-е-ет.

– Да. Призрак!

– Призрак из «Призрака Оперы»[20]?

– Нет, призрак Рождества. Ну разумеется, Призрак Оперы! – Пайпер выхватывает у меня платье, которое я собиралась было кинуть в кучу отвергнутой одежды. – А я буду Кристиной!

Я прикладываю силиконовую маску к своему лицу – пусть Пайпер увидит, что предлагает.

– Ты хочешь, чтобы на свою первую школьную вечеринку я оделась как изуродованный отшельник-психопат?

Пайпер кивает.

– Это социальное самоубийство, – вздыхаю я.

– Это гениально! – возражает она. – Точно так же, когда у тебя на лице вскакивает прыщ и ты первой шутишь на эту тему, чтобы никто над тобой не смеялся.

Я натягиваю эластичную резинку на голову, и от собственного горячего дыхания на коже на меня накатывает знакомый приступ клаустрофобии.

– Пайпер, у меня, вообще-то, не прыщи.

– Слушай, твое появление в обличии Призрака Оперы – это как бы разрешение остальным пошутить над тобой, но, если они это сделают – все, они лузеры, потому что ты уже сама над собой пошутила.

– Над шрамами, что ли?

Пайпер вытаскивает шарф из валяющейся на полу одежды и обматывает вокруг шеи.