Фёдоров снова с тревогой взглянул на часы.

– Куда-то спешите? – спросил Макс.

– Я нахожусь здесь уже достаточно долго. Так что, в любой момент меня может забросить обратно. Стараюсь успеть дать вам как можно больше полезной информации, а Вы, молодой человек, всё время меня прерываете. – С недовольством заметил дед.

Макс затянул воображаемую молнию на губах.

– Почему же Вас забрасывает вперёд, а не назад, как нас? – поинтересовался я.

– Понятия не имею! – ответил Фёдоров. – Но считаю это счастливым исключением из правил.

– Почему счастливым?

– Семьдесят девятый год, Алексей, вдумайся. – Фёдоров постучал пальцем по виску.

Я рассеянно пожал плечами.

– Однажды, – счёл нужным пояснить он, – я видел попавшего во временную яму сторожа, которого, судя по всему, закинуло на несколько десятков лет назад. А через пять минут вернулось его бездыханное, перепачканное грязью тело. А рот до самой глотки забит комьями глины. Понимаете? Вы только представьте, каково это…

– Потому что, тогда метро ещё не было. – завороженно произнесла Ксюха.

– Одна девчонка у вас соображает, как я погляжу, – проговорил Фёдоров так, будто был разочарован нашим тугодумием.

Я попытался представить задохнувшегося в слое грунта беднягу. Это ж всё равно, что быть погребённым заживо, да ещё и на такой глубине… Меня передёрнуло.

– Те голоса, которые мы слышали на платформе, – вдруг вспомнила Ксюха, – мальчика и его мамы, это…

– А, это, милочка, как раз проявление образования новой ямы, ещё не сформировавшейся. Пока она транслирует только звуки, вам повезло. Скоро она будет блуждать и кидать во времени так же, как и остальные… Однажды я таким образом услышал голос Вити Родионова… – Старик тяжело вздохнул. – Думал, что не выдержу…

Фёдоров вдруг замолк, с трудом справляясь с эмоциями. Опустил взгляд и какое-то время рассматривал свой стёртый кирзовый сапог. Затем поднёс ладонь ко лбу, потёр глубокие морщины, тяжело вздохнул и продолжил рассказ:

– Есть ещё одна причина, по которой, я так усердно пытаюсь разобраться во всей этой чертовщине… – он поочерёдно взглянул на каждого из нас. – Скажите, вы верите в судьбу?

– Нет, – ответил за всех Макс, – а что?

– Вот и я не верил. Пока воочию не увидел, что мне ею уготовано…

– О чём Вы? – напряжённо спросил Серёга.

Лицо старика помрачнело.

– Когда меня впервые забросило сюда, в ваше, назовём это так, время, я почти сразу наткнулся на те стоящие тела. И долго не мог прийти в себя от увиденного.

– Да уж… – представил я, вспоминая свою реакцию.

– Когда я, наконец, смог совладать с собой, то подошёл ближе и начал узнавать некоторых из них. Сеня Шумилин, Пётр Сергеевич, Витя Родионов и другие, все! Все стояли там, глядя на меня пустыми глазницами. Словами не передать, как разрывалось от навалившейся тоски и боли моё сердце. Кто знает, может, в тот момент я тронулся умом, потому как подходил к каждому из тех, кого узнал, и разговаривал с ним… У кого-то просил прощения за то, что не смог уберечь. Такие вот дела… Но одному из них я так и не смог заглянуть в глаза, хоть и узнал его…

– Почему? – спросил Серёга.

– Дело в том, – Фёдоров сглотнул подступивший ком и посмотрел на Серёгу мокрым от выступивших слёз взглядом, – что этот труп был мой…

– Боже мой! – вырвалось у Ксюхи. И она тут же зажала рот рукой.

Фёдоров уставился в потолок и замолк, борясь со слезами.

Молчали и мы, пытаясь переварить услышанное.

На меня будто вылили ведро ледяной воды. Подумать только! Увидеть собственный высохший труп…

Старик вытер глаза рукавом, откашлялся и продолжил с заметной дрожью в голосе:

– Таким образом, я узнал свою судьбу… Увидел то, как умру.

– Такого и врагу не пожелаешь… – произнёс Серёга.

– Да такого вообще никому не пожелаешь! – воскликнула Ксюха. – Это бесчеловечно! Никто этого не заслуживает, никто!

– Как бы то ни было, факт остаётся фактом. – хрипло молвил Фёдоров. – Я предпринял бесчисленное множество попыток как-то повлиять на это, собрать информацию, что-то изменить, но ничего не приносило результат, – мой труп оставался здесь. Тогда я решил просто бежать куда-нибудь подальше отсюда. Даже без увольнения, – было уже плевать. Оставил записку, собрал вещи и отправился наверх.

– Правильно! Надо было сразу так сделать! – одобрила Ксюха.

– Вот именно, милочка, сразу. Надо было сразу. Но кто же знал… – Старик машинально поднял со стола пустую пачку «Примы», потряс её и разочарованно бросил обратно. – Беда оказалась в том, что я провёл здесь слишком много времени, слишком много узнал, слишком много побывал в ямах. Я успел стать частью этого нового безумного мира, где властвует Молох. Частью, понимаете? Метро проникло внутрь меня и привязало к себе настолько, что уже не могло отпустить.

– Как это? – спросил я.

– Поднявшись на поверхность, я начал чувствовать недомогание. Слабость, лёгкое головокружение. Поначалу не придал значения. Но чем дальше я удалялся от станции, тем хуже мне становилось. Пульс участился, жутко разболелась голова, появились судороги, стало тяжело дышать. А потом и вовсе начал задыхаться.

Тогда я сделал несколько шагов назад и ощутил пусть небольшое, но облегчение. И чтобы недомогание полностью ушло, мне пришлось спуститься обратно на станцию. Таким образом, я и оказался в этой страшной ловушке. Поэтому, когда, после аварии, закрывали Ленинградскую, мне пришлось прятаться. Меня искали какое-то время, но в итоге ушли ни с чем. Стоя за колонной центрального зала, я смотрел, как последний рабочий закручивает гайку на решетчатой двери перед нижним вестибюлем. Смотрел, понимая, что обрекаю себя на одиночество. И на пусть не такую быструю, как наверху, но гораздо более жуткую смерть. Затянув гайку, рабочий ещё долго вглядывался во тьму. И, видимо, на всякий случай бросил гаечный ключ на эту сторону. Я слышал, как удаляются его шаги. А потом погас свет.

– Это ужасно… – Ксюха всхлипнула. По её грязной щеке скатилась слеза. – И с тех пор Вы здесь?

Фёдоров обречённо развёл руками:

– Как видите. Застрял между мирами.

– И давно?

– Хм…, – старик почесал седую бороду, – с полгода поди, может больше. А кажется – и вовсе вечность.

– А что девочка?

– Ах да, девочка… Я, конечно, стараюсь быть осторожным, не поднимаю шум, без нужды не покидаю укрытий. Но она знает, что я здесь. Нутром чую – знает. И просто придерживает напоследок. Я для неё – как неприкосновенный запас. Когда окончательно изголодается, доберётся и до меня. Вопрос времени, только и всего.