— Сначала к моим родителям. Они ждут.

— Бэмби, ты…

Я хочу спросить, не возражает ли она, если я поеду с ними, но Алесси отвечает, не дослушав вопрос. Она цепляется за меня так крепко, что нет никаких сомнений: она хочет, чтобы я остался.



Александра

Я не ожидала увидеть Джеймса, но еще сильнее удивила собственная реакция на простой вопрос. Почему я заплакала? Спасибо Вите, хоть он не растерялся. Впрочем, догадываюсь, откуда слезы. Примчался бы Джеймс в Москву, если бы хотел только уличить меня во лжи? Очевидно же, что нет. А он приехал, как-то нашел меня и… приревновал.

Все еще страшно думать об этом всерьез, но, кажется, я ему небезразлична. «Ее мужчина» и вовсе прозвучало, как контрольный выстрел. Джеймс сразил меня наповал! И главное, он рядом.

В машине Джеймс держит меня за руку и приобнимает за плечи, но разговаривает с Витей. И слава богу! Я все еще не в состоянии поддерживать беседу. Закрываю глаза, прижимаюсь щекой к теплому и надежному Джеймсу и тихо всхлипываю. Он сильнее стискивает мою руку, словно обращается ко мне: «Я здесь, Бэмби». «Спасибо, — мысленно отвечаю я. — Спасибо, Джей. Я так рада, что ты здесь!»

Я не прислушиваюсь к разговору, но до меня медленно начинает доходить, что появление Джеймса выглядит, мягко говоря, нелепо. С одной стороны, он назвался моим мужчиной, с другой — он не знает, зачем его девушка приехала в столицу. Витя вроде бы ни о чем не спрашивает, однако я чувствую напряжение в его голосе. Наверное, я должна объяснить, что Джеймс ни в чем не виноват.

— Вить, я не сказала Джеймсу куда еду…

— Да я понял, — отзывается он.

— А на работе сказала, что к парню…

— Алесь, забей, — говорит он. — Ты не должна оправдываться.

— Неудобно, что так… — бормочу я.

Джеймс молчит, но я ощущаю, как каменеют его мышцы.

— Неудобно щи лаптем хлебать, — вздыхает Витя. — Так батя говорит.

А ведь я помню, как Петр Кузьмич произносил эту фразу. Помню, как он работал в саду… А-а-а! Только не это! Слезы опять текут в три ручья.

Джеймс вдруг наклоняется и целует меня в губы, нежно и ласково. Я чувствую такое искреннее желание утешить, что мне стыдно плакать. А он достает из кармана платок и вытирает слезы с моих щек.

— Так вы знакомы с детства? — спрашивает Джеймс.

— Да, но…

Я опять теряюсь: едва помню Витю, но и утверждать, что мы не знакомы, не могу.

— Да какое там знакомство! — Витя снова приходит на помощь. — Мои родители работали у ее родителей. Мама за домом следила, батя — за садом. Мы жили рядом, я редко в хозяйском доме появлялся. Алесю видел, конечно. А она — меня. Здоровались чинно. — Он смеется. — Помнишь, Алесь?

— Да, — невольно улыбаюсь я.

— Она такая примерная была — жуть. На шалость не разведешь, хоть тресни, — продолжал делиться воспоминаниями Витя. — Да и батя предупреждал, что если я хозяйскую дочку обижу, он с меня три шкуры спустит.

— Не обижал? — интересуется Джеймс, обращаясь ко мне.

В его взгляде пляшут смешинки, и мне сразу становится легче.

— Нет, не обижал.

— Не ко мне она обратилась за помощью, — вздыхает Витя. — К маме моей.

— Да, — подтверждаю я. — Юлька уехала на практику. А больше не к кому… Когда у папы начались проблемы с бизнесом, их с мамой друзья как-то… исчезли. А после похорон и вовсе… никого не осталось. А с Ларисой Степановной мы немного общались… по телефону.

Мне все еще тяжело говорить, дыхание перехватывает. И немного холодно, несмотря на то, что день сегодня теплый. Джеймс крепче прижимает меня к себе.

— Ей бы чаю горячего, — говорит он Вите. — Или даже чего покрепче.

— Приехали уже, — отвечает он. — Мама и чаем напоит, и накормит.

Лариса Степановна ничуть не изменилась. Я помню ее такой: добродушной, широко улыбающейся, уютной. Наверное, в детстве я провела с ней не меньше времени, чем с мамой. Она всегда была рядом, баловала пирожками, присматривала за мной, когда мама уходила по делам. Она ничуть не удивляется Джеймсу, хоть он и пытается извиниться за вторжение. А меня обнимает так крепко, что из глаз опять текут слезы.

— Ай, Алесенька… — качает она головой. Но не упрекает, а приглашает к столу: — Пойдем чай пить, ты дрожишь. Замерзла? Все пойдемте.

Джеймс интересуется, есть ли у них коньяк или водка, и сразу поясняет, что это не ему, а мне, потому что я сильно нервничаю.

— Нет, — протестую я. — Будет только хуже. Поверь, я знаю.

— Тогда я отвезу тебя к врачу, — мрачно обещает Джеймс. — Мне не нравится твое состояние.

— Я соберусь, правда. — Мне немного страшно, что он настоит на своем. Что-то я, и правда, расклеилась. — Дай мне немного времени.

И как я, интересно, справилась бы одна? Рядом люди, на глазах которых я росла, и Джеймс, не отпускающий меня ни на шаг, и все равно я переживаю тот злополучный день заново. Но все же постепенно успокаиваюсь без лекарств и алкоголя. Прошел целый год, и я научилась жить одна, без поддержки. У меня есть крыша над головой, есть работа. И сегодняшний день уверил меня в том, что есть и мужчина, который меня любит.

Я не хочу задумываться, долго ли продлится это счастье. Возможно, вскоре я и надоем Джеймсу, но здесь и сейчас он меня любит. У него не было необходимости бросать все дела и ехать за мной в Москву. Никто не заставлял его сопровождать меня на кладбище. Даже если на обратном пути он скажет, что мы расстаемся, здесь и сейчас он меня любит. И никто не убедит меня в обратном.

Я еще много плакала — на кладбище. И от горя, потому что все еще не смирилась с потерей. И от стыда, когда обнаружила, что бросила могилы родителей без присмотра, и за ними ухаживали чужие люди. Как чужие… Семью Ларисы Степановны язык не повернется назвать чужой, но все же я сама должна была позаботиться обо всем. Ограду ставили без меня, сажали цветы и выпалывали сорняки тоже без меня…

— Памятник надо ставить, — говорит Петр Кузьмич. — Деньги есть, тут с тобой, Алеся посоветоваться бы. Ждали, что ты приедешь…

— Я… я сама должна все… — бормочу я. — Я все верну…

— Не надо, — перебивает меня Витя. — Я все оплачу. Считай, что это я возвращаю долг. Твой отец оплатил мою учебу, и благодаря этому у меня теперь хорошая должность в солидной фирме.

— Твои родители нам много добра сделали, — добавляет Лариса Степановна. — Ты не знала, но они оплачивали операцию, без которой Петр сейчас не смог бы ходить. Это мы у тебя в долгу, Алесенька. Не переживай. И за могилками присмотрим, и памятник поставим. Выбери только, какой.

— Будет справедливо, если и мы поучаствуем в оплате памятника, — вмешивается Джеймс. — Поговорим об этом чуть позже, не здесь.