– Ты священник? – рассмеялся Виткас.

– Да-да, я был там, и видел, чем мои братья зарабатывают на жизнь, – неохотно признался Валимир. – Был… Да кем я только не был! – он тяжело вздохнул. – Кормить нас надо было, ну она и в глаз поплевать, и курицу зарезать, чтобы кровью помазать, и свечечкой обнести, и руками помахать, и на икону подсадить… Я бы, может, и вампиром стал, если бы барракуда моя не заболела, и бабка моя на нее всякую бяку не положила. Ее вызвали и заплатили хорошо, а как положила, поняла: здоровье внучка оставлять желает лучшего. И давай бабка бяку свою снимать, а она не снимается. Можно, конечно, переиграть, но для этого барракуда нужна, но вот вопрос, как до нее добраться? Обременила она себя богатым приданным и надежной охраной, и позволила себе печатать государственную валюту, а самый влиятельный вампир опозорил мою женушку, присвоив половину нашего с ней состояния.

– Всегда так, – согласился Виткас. – Бабка у нас одна была. Тоже лечила, а в семье умирали один за другим.

– Вот именно! Экстрасенсы всем помогают, кроме себя, потому что себя не смоешь. С тех пор я безутешен. Но за трудное время, проведенное в глубоких размышлениях, почему-то передумал становиться вампиром. Вполне устраиваю себя, как человек… Ты понял, что я тебе тут наговорил?

Виткас отрицательно покрутил головой, потом кивнул утвердительно.

– Я так и подумал, – рассмеялся Валимир. Но в голосе его прозвучало отчаяние. Он прошелся взад-вперед. – Я бы тоже не понял на твоем месте, будь я воспитан в традициях нравственной чистоты. Но когда я догадался, что жизнь повернулась ко мне задницей, я начал искать способ стать самым подлым и безнравственным типом. Поэтому мне все равно, чего ты обо мне думаешь. Если ты думаешь, что я герой, который бросится спасать утопающих, ту глубоко заблуждаешься, я сам за себя, но одному мне здесь не выжить, придется кого-то еще вытаскивать из этого дерьма.

– А чего не стал? Вампиром? – Виткас смотрел вдаль, на горы, и как будто не видел ничего. В глазах его застыло столько боли, что Валимир содрогнулся.

– Поздно спохватился, – признался он. – Говорю же, обошли меня. В принципе, я парень неплохой, из меня можно даже веревки вить… – и вдруг он упал перед Виткасом на колени, схватившись за край его куртки, зарыдал громко и безутешно, как не рыдал Виткас, когда узнал о смерти брата. – Я хочу жить! Я хочу жить! О, как я хочу жить! – слезы катились по его лицу крупными горошинами. – Я вчера двух друзей потерял, первый раз они у меня появились с тех пор, как брата потерял!

Виткас растерялся. Он испуганно смотрел на Валимира, пытаясь поднять его с колен, оглядывался на лагерь, в котором горн протрубил второй раз, созывая людей на работу.

– Перестань, перестань, нас увидят… Придумаем что-нибудь, ну, не реви… – голос Виткаса становился то мягче, то тверже, то умоляющим. – Ты же почти вампир!

Валимир поднялся с колен, став почти на голову выше товарища. Слезы мгновенно высохли. Он отряхнулся, усмехнувшись добродушно, и проворчал:

– Такой ты мне нравишься больше. Но именно так ты будешь рыдать, когда мы придем в лагерь. Припадешь к ногам Их Величеств и будешь умолять рассказать, как погиб твой брат, что он кричал, какими словами матерился, как долго бежал от лавины… И будешь целовать подолы… брюки ее будешь целовать: ах, Ваше Величество, как бы я хотел быть на месте брата своего, как он был горд, что умирал на ваших глазах, как я благодарен вам, мстить поклянешься тем, кто, не иначе, бомбу на той треклятой горе оставил… Ну, придумаешь, за что благодарить эту клыкастую сволочь. Или оборотней…

– А зачем? – пожал плечами Виткас.

– Чтобы тебя не съели, дурень! – проворковал Валимир. – Вампирам молебны нравятся, они от этого дуреют. Подозревать перестанут. А то, вы, горцы, народ горячий, мало ли что… Они от тебя молитвы не ждут, а ждут, что ты правду начнешь искать, Оборотни вас, подрывников, тоже посчитали не слишком нужными, – он улыбнулся, решив не говорить другу, что слышал разговор. Наверное, известий для одного человека за одно утро Виткасу было достаточно. – Три горы прошли, а ни разу не понадобились, зато возни с вами, как ни с кем другим, и оружие при вас. Опасно такую группу держать под боком, когда факты насильственных смертей уже не скроешь. Двадцать восемь человек плюс еще шестеро ночью – это только начало. Значит, слабое звено. А теперь подумаем, что нам делать.

– Бред какой-то… Да нет, я верю, – мрачно произнес Виткас, глядя на дерево. – Но не укладывается в голове. Правда, все это смахивает на какой-то бред…

– Когда не знаешь, болит вот здесь, – Валимир прижал руку к груди Виткаса. – А когда знаешь, ужас – вот здесь, – он постучал себя по голове. – Сидишь, бывало, смотришь новости и видишь, пятнадцать тысяч человек – все в синяках, ползают в ногах нескольких тварей, которые обобрали их до нитки, и лица наглые, опьяненные кровью. А они осанну поют. А сто тысяч в год, которые вдруг теряют память… Немного, одна десятая доля процента, но десять лет – и вот уже один процент. Или четыре миллиона наркоманов, которые сделать с собой ничего не могут? Или миллион сумасшедших, с повышенной половой активностью? Или пять миллионов сирот, у которых родители с пробитой головой? А пять миллионов бездомных, которые не могут вспомнить, как на улице отказались? А двадцать миллионов обманутых вкладчиков, которые картинками и посулами соблазнились? – Валимир тяжело вздохнул. – Всему есть причина и законное следствие. Вот такие твари посадили их на иглу, выжгли мозги электрошоком, бьют дубинками, чтобы одну мерзость заменить другой. А церковь все видит, все понимает – и рассуждает так: половина смертники, зато половина паства. Пир во время чумы. И заткнул бы глаза, закрыл уши, но враг стоит и прямо, и за спиной. А ты бежишь, бежишь… И вот смотрю и думаю, или враг повсюду, или на месте стоял все время, или бегу той же дорогой, по которой враги бежали. Черт, надо же было так вляпаться!

– Если знал, зачем пошел? – раздраженно бросил Виткас.

– На драконов хотел посмотреть. Понять, что они собой представляют, – признался Валимир. – И тут я не умнее тебя. Видеть мало, надо знать, что с этой нечистью делать. Проблема у нас.

– А что нам делать?

Виткас осунулся. Он был напуган и расстроен. Наверное, что-то да до него дошло, или посчитал, сколько смертей прошло мимо.

– Вот тут я сам, знаешь ли, в полной растерянности, – задумался Валимир, беззаботно сунув руки в карман. – Скоро полнолуние, оборотни уйдут за Маней и Борзеевичем. Если балом и вправду правит Дьявол, думаю, троица убьет их всех. Бог не такие армии ложил к ногам пророков, – обнадеживающе приободрился он. – Ну, или завалят Маньку и Борзеевича, – он сник. – Пророки долго не живут. А нам это ох как не на руку. Мне бы узнать, чем они там Дьявола зацепили… – Валимир кивнул на дерево. – Столько лет прошло, а он все еще из кустов плюет!

– Откуда знаешь, что Дьявол тот самый Бог? – подозрительно прищурился Виткас.

– А какой еще Дух мог бы сказать про себя: «Я Жив!» – и прийти к человеку и помучить его вот так?! – он с пренебрежением кивнул в сторону лагеря. – Видел бы ты… Сколько ненависти должно быть у Бога, чтобы вот так напоследок открыть глаза и закрыть их! А огонь и сера? Оружие-то у Бога и у Дьявола одинаковое! Огонь – вот он! И сколько бы не бегали, серость наша впереди нас бежит… – Валимир в сердцах зло сплюнул. – Видел я этого Дьявола пару раз! – признался он неохотно. – Перебросились мы как-то в картишки разок…