Борису снился Петроград, февраль семнадцатого. Он сидел вкоридоре университета на подоконнике и зубрил римское право. До экзаменаоставалось больше двух дней, а эта допотопная дрянь совершенно не запоминалась.

За окном раздалось громкое тарахтение. Борис обрадовалсяпередышке и выглянул в окно. По улице ехал странный грузовик, за ним – ещеодин, набитый вооруженными людьми. Люди были самые разные – рядом сиделисолдаты и студенты, солидные господа и серьезные, добротно одетые путиловскиерабочие…

По коридору пробежал знакомый студент, крикнул на бегу, чтов городе беспорядки. Потом прозвучало куда более грозное слово «революция».

Борис отложил учебник с облегчением – надо полагать,экзамена теперь не будет… Этот мелкий повод заставил его обрадоватьсяреволюции.

Все высыпали на улицы. Вдалеке раздавались редкие выстрелы,проходили группами и поодиночке расхлябанные солдаты в расстегнутых шинелях, умногих штатских были красные банты на груди.

Рядом посыпались и зазвенели вдруг стекла. Люди рассыпалисьв стороны, один Борис замешкался, пока не дошло до него, что это ударилапулеметная очередь. Все смотрели на него с уважением, будто это от смелости онстоял, не шелохнувшись под огнем, а не от глупости и неопытности.

Борис шел по городу, удивленно оглядываясь по сторонам. Ввоздухе было странное радостное возбуждение – чувство, будто начались какие-тонеожиданные каникулы. Об экзамене можно было забыть надолго.

Он шел и понемногу, сквозь радость и опьянение свободой,почувствовал во всех почти встречных людях злую разнузданность. Начали битьвитрины, грабить магазины, избивать целой толпой кого-нибудь одного,беззащитного, беспомощного. На каждом шагу стояли ораторы и говорили, говорилипламенными лживыми голосами – говорили откровенную льстивую ложь, бесконечноспекулировали красивыми словами – «народ», «Россия», «свобода»…

Народа Борис не видел – на улицах были только разные темныеличности, дезертиры, уголовники, пьяные хулиганы.

«И это та самая революция, о которой так долго мечтали, такмного говорили? Неужели революция – это только возможность безнаказанно грабитьи избивать тех, кто слабее тебя? И неужели каждый человек остается человекомтолько до тех пор, пока за ним присматривает государство, пока ему угрожаетнаказание, – а чуть угроза наказания отступает, как в человеке просыпаетсяпервозданная ненасытная дикость?»

Борис шел по улице, не разбирая дороги, подгоняемыйгорячечным возбуждением, и видел всюду одно и то же: напыщенные речи лживыхораторов, бесчинства пьяных толп, грабежи.

Возле большого, красивого недавно магазина он замедлил шаг.Зеркальные витрины были вдребезги разбиты, осколки сверкали под ногами какбриллианты. Из низкого окна, хрустя сапогами по этим бриллиантам, выбралсяздоровенный небритый детина, согнувшийся под тяжестью награбленных вещей. Оннес какие-то кофты, платки, материи целыми штуками и радостно, плотоядноулыбался. Борису он подмигнул как своему и проговорил сиплым баском:

– Что смотришь? Иди бери тоже. Там много всего, тебехватит. Что не идешь-то? – Он повысил голос, видя, что Борис окаменелостоит перед ним. – Ты что, спишь, что ли?

Разбудили его чей-то кашель и негромкие голоса. Не открываяглаз, Борис мгновенно вспомнил все, что произошло накануне, и, хоть шею, затекшуюот неудобного положения (еще бы, деревянная чурка никак не может считатьсямягкой подушкой), невыносимо ломило, сдержался и не стал шевелиться.

– И лежит, и лежит, – слышал он хриплыйшепот. – Давно я за ним смотрю. Не то спит, не то пьяный сильно, не то поголове ему дали.

– Если бы по голове дали, то и раздели бы, –авторитетно возразил простуженный бас. – А так все обмундирование цело. Аботинки на ем хорошие, крепкие… Я бы взял ботинки-то.

Голоса послышались явственнее, видно, их обладатели понемногупридвигались ближе. Борис приоткрыл один глаз и взглянул из-под фуражки. Рядомс ним сидели двое портовых нищих – из тех, кого жизнь загнала на самое дно.Один прокашлялся и засипел:

– Погоди ты с ботинками-то. Карманы бы обшарить датикать, пока не очухался. Иди, пошарь, а я посторожу.

– Ишь какой скорый нашелся! А вдруг он очувствуется дадраться начнет? Англичане хороши драться-то, они все больше боксой… Третьегодня один солдат ихний троих итальяшек возле веселого дома отделал.

– Может… дать ему доской по голове дляверности-то, – нерешительно предложил сиплый.

– И так хорошо. Вон лежит, не шевелится. Давай, ищиденьги.

Чужая рука неуверенно полезла в карман френча. Борис вдругсел рывком, схватив чужую руку и встряхнув как следует ее обладателя.

– Пусти! – заныл тот и не пытаясь вырваться – силыу него были не те.

– Спокойно, ребята, ничего вам плохого не сделаю.

Услышав чистую русскую речь, нищие от удивления успокоились.

– Вот и мне повезло, на соотечественниковнарвался, – усмехнулся Борис. – Значит, так сделаем. За то, что выменя обокрасть хотели, я на вас не обижаюсь. А только денег у меня все равнонет. Ботинки мне самому нужны, а вот если проводите меня к лавке Костаропулуса,то френч отдам и фуражку.

– На что нам фуражка? – заныл было сиплый, ноБорис достал из кармана шелковый шнурок покойного Вэнса и примотал рукав нищегок своей руке.

– Не хочешь фуражку – не бери, – покладистосогласился он, показав как будто случайно широкий немецкий нож.

Это решило дело – нищие безропотно поковыляли рядом. Идти долавки Костаропулуса было далеко – ночью Борис все равно не нашел бы ее. Наконецдошли. Лавка по раннему времени была еще закрыта. Борис поверил на слово своимновым знакомцам, развязал шнурок и без слова снял с себя английский френч,вытащив предварительно все из карманов. Взамен сиплый протянул ему свою старуюробу.

Борис не хотел появляться в лавке в английской военной форме– неизвестно, как отнесутся контрабандисты к английскому офицеру, вернее,известно как – плохо.

Нищие юркнули в переулок и растворились. Борис тихонькостукнул в окошко. Выглянул заспанный грек и сделал вид, что не понимает русскуюречь. Однако он, несомненно, отреагировал на имя Спиридон, пролопотав что-то, имахнул рукой в сторону моря.

Борис спустился к берегу моря и сел, глядя на волны. Там, впяти днях плавания, Феодосия. Ему нужно туда.

– Здравствуй, гаспадин хороший! – окликнул егознакомый голос.

– Спиридон! – Борис вскочил на ноги. – Тыкогда отплываешь? Меня возьми с собой.

– С отплытием пока неясно, – нахмурилсяСпиридон. – Команды не хватает. Косту позавчера сильно порезали в кабаке,не сможет он скоро в море выйти. А без матроса никак, двоих на фелюгу мало.