– Бруно меня как раз сегодня спрашивал о маршале Эмиле, я мог лишь повторить чужие слова. Маршала считают никаким политиком и отличным военным. Раньше думали, что как генерал он лучше брата, после Гаунау и Ор-Гаролис Лионеля ставят выше.

– Неудивительно, но доказать это, пока Эмилю не достанется сопоставимая война, невозможно. Полагаю при этом, что для Проэмперадора у вас должны найтись собственные слова.

– Брата Ореста он поймет.

– Надеюсь, и все же – как вы лично оцениваете Лионеля Савиньяка?

– Он производит очень сильное впечатление, таких нужно принимать всерьез. – Агарисец ждал, и Руппи добавил: – Мне кажется, маршала Лионеля заботит то же, что и вас.

– Что не может не радовать. Вы угадали, я рассказывал вам о своей ошибке, но я не Аристид. В ордене я второй, мои решения может отменить лишь магнус, но он этого не сделает, по крайней мере, в том, что касается Дриксен. В целом же орден Славы можно было бы сравнить с домом Савиньяк, окажись главой фамилии Эмиль. Уже без малого Круг некоторые из «львов» становятся, скажем так, трехцветными кошками. Порой мы переходим в другие ордена или даже покидаем лоно Церкви, но остаемся адрианианцами в том смысле, что следуем путем Адриана, только не к устью, а к истоку.

– Могу я спросить, почему вы здесь?

– Так решил Аристид. После убийства Леонида я, полагая, что Церковь в ее нынешнем виде не спасти, настаивал на полном разрыве с Конклавом и уходе. Аристид склонялся к тому, чтобы дать убийцам и глупцам бой. Слава открыто обвинила Истину и Чистоту и оставила агарисскую резиденцию, но это был лишь первый шаг. Каким быть второму, мы никак не могли решить, и тут вмешались мориски. Когда до нас дошла весть о взятии Святого Града, магнус решил догнать судьбу и вернуться. Мне досталось спасать то, что достойно спасения, Адрианклостер хранит многое из того, что мы не могли доверить Агарису. Аристид дал мне открытый лист на все, что я сочту нужным сделать, и отправил меня в Эйнрехт. Я не сомневался, что вернувшиеся разделят судьбу Конклава, Аристид надеялся на благоразумие кесаря, в результате мы оба ошиблись, пусть и по-разному. Я рад, что мои собратья живы и действуют, магнус опечален тем, что происходит в кесарии, хотя вы в своем безумии и не одиноки.

– Отец Луциан… Я хочу спросить очень о многом и при этом не знаю о чем. Ну и глупость же я ляпнул!

– Отнюдь нет, – адрианианец отодвинул блюдо. – Ты хочешь разобраться в том, что узнал, но поток новостей слишком обилен. Ты просто не знаешь, с чего начать.

– С начала, – решил Фельсенбург. – Вы сказали про Круг без малого, помнится, фрошеры взяли Агарис именно тогда.

– То, что имел в виду я, случилось несколько позже. Эсперадор Руций привел к Славе человека, прошедшего в прямом смысле путями Адриана, вернее, Чезаре Марикьяре. О преосвященном Родерике можно говорить долго, но это ждет. В отличие от герцогини фок Штарквинд, одно ее письмо вы, полагаю, прочли совсем недавно.

– Я на него еще и ответить должен, – засмеялся Руперт, принимая очередной футляр. С трехцветной кошкой, чтобы не сказать Гудрун, на крышке.

Бабушка явила себя в полном блеске. Дорогому внуку предписывалось оставаться в армии, быть на виду и всячески геройствовать, не забывая при этом беречь спину и голову. О маме даже не упоминалось, в отличие от Олафа, которого герцогиня фок Штарквинд собиралась при посредничестве Гаунау выкупить у фрошеров. Разумеется, не из человеколюбия и даже не ради показавшего себя «прекрасным Фельсенбургом и приличным Штарквиндом» внука, а для дела. Побережье «вождя всех варитов», мягко говоря, не признало, а у герцогини не нашлось никого, кто смог бы подгрести Метхенберг и Ротфогель под дядю Иоганна. Спасенный наследником Фельсенбургов от плахи Ледяной был истинной находкой. Был бы, не лежи возле адмиральского изголовья огромный серый том.

– Олаф не сможет, – сразу начал с главного Руперт. – Вы после Агариса смогли, а он после Хексберг – нет.

– Печально, если ты прав, но Слава попробует дать ему утешение. Не то, которое он может найти в книгах.

– Вы не представляете, как я… Отец Луциан, кажется, нас сейчас прервут.

– Несомненно, – клирик вряд ли слышал хуже Руппи, – о чем мы беседуем?

– О бабушке, я ведь отказался вернуться в Штарквинд. Вы меня в этом поддержали?

– Воин должен воевать. Жаль, с нами нет Гудрун, ее отсутствие нарушает почти сложившуюся традицию.

Это был брат Орест! Руппи изо всех сил старался не ждать адрианианца еще два дня, а он взял и появился.

– Мне выйти?

– Никоим образом.

Приветствия, аккуратно снятый плащ, льющееся в кружку вино… Пара мгновений – и станет ясно, что впереди. С крепостью, к которой они, дай Создатель, успеют, и дальше – у фрошеров.

– Есть ли повод будить фельдмаршала? – Умеют все же клирики спрашивать!

– На мой взгляд, нет. – «Лев» уселся рядом с Руппи и взял кружку. – Маршал Савиньяк пять дней назад намеревался выступить к Доннервальду. По его и моим расчетам, он должен быть на месте сегодня или завтра. В самом Доннервальде раскрыт заговор китовников и спевшихся с ними недовольных; заговорщики рассчитывали на скорый подход Горной армии, но их опередили. Генерал Ахтентаннен проявил себя вполне достойно, к тому же в городе оказался граф Глауберозе. Брат Ротгер может его знать.

– Скорее я знаю о нем, – уточнил Руппи, в голове которого билось: «пронесло, пронесло, пронесло!». – Глауберозе из «друзей кесаря», воевал где-то здесь, кажется, командовал пехотой.

– Ветераны его помнят до сих пор. – Адрианианец пил вино с явным наслаждением. – С Ахтентанненом они старые знакомые, но, что гораздо важнее, граф был свидетелем безумия в Олларии. Он и убедил командующего гарнизоном казнить выявленных изменников на месте. Кто-то, разумеется, сбежал, кто-то затаился, но Доннервальд готов принять принца Бруно. Признаться, я рассчитывал встретить вас днем раньше.

– Обозы из Лейне, – поморщился Фельсенбург. Он тоже рассчитывал, что в Доннервальде армия будет если не двадцатого, то двадцать первого, но с таким грузом не побегаешь. Вот эйнрехтские гады позади, небось, галопом мчатся. – Брат Орест, вы о горниках ничего не знаете – где они сейчас, куда идут?

«Лев» пожал плечами.

– В Доннервальде это тоже хотели бы понять, но схваченные заговорщики не могли сказать ничего определенного. Что младший фок Гетц выступил к Доннервальду, мы знали и так, но что он предпримет, узнав о провале заговора, можно лишь гадать.

1

Как Кроунерова кобылища умудряется протискиваться и пролезать там, где и торская лохматка с трудом сыщет, куда поставить копыто, Арно не понимал, но Бабочка пролезала и протискивалась. Почти не топая и как будто ухмыляясь, хотя последнее можно было списать на мерзкий ветер, дующий теньенту в физиономию, а заступившей тропку, гм, лошадке, четырежды, гм, в круп.