Дождь хлестал как из ведра, так что засели в доме, благо хозяйки, старуха и вторая, помоложе, ничего против незваных гостей не имели. Ближе к ужину прискакали от этих самых Галлисов, у них кто-то сильно расшибся. Отправили Пьетро и взялись за карты, играли до полуночи, потом Лидас решил, что хватит – дождь не дождь, а выезжать рано. Расплачивались по-гвардейски, то есть глупостями. Проигравшему выпало зарядить в темноте пистолет, погасили свет, вспомнили старые выходки, стало смешно, зацепились языками, и тут от ворот сквозь ливень донеслась стрельба. Пока поняли, в чем дело, пока высекали огонь, в дверь забарабанили, Лидас отпер, вломился парень из тех, что стояли в карауле. В правом плече – дыра, рукой зажимает, кровь по пальцам… Кричит, что половина караула у ворот – предатели, напали на своих, перерезали, впустили разбойников. Тех много, оставшимся не справиться, послали в городишко за Анастасом, но когда тот еще доберется… Прибожественному надо уходить, пока от конюшни не отрезали.

Агас схватился за плащ, пальба шла уже у главного входа, и тут Лидаса понесло. Бежать он отказался наотрез, хотя можно было. Накатал чуть ли не на коленке уведомление о передаче полномочий маршалу Капрасу и приказ оному маршалу покончить с разбойничьим гнездом, сунул Агасу и велел взять раненого и убираться. Агас пробовал спорить, в ответ раздалось рычанье. Дескать, на кой Сервиллию прибожественный, бросивший подыхать тех, кто не предал? А как же присяга? Долг? Честь? Они что, только у Кэналлийского Ворона имеются?! И вообще мы еще посмотрим, кто кого, а не повезет…Что ж, эти твари увидят, как умирают те, кто верит в победу, в императора, в Гайифу!

Агас почти растерялся, а внизу уже вовсю лязгали клинки, спорить было некогда.

– Понимаете, – капитан смотрел прямо перед собой, – там был подсвечник, гладкий такой, как раз оглушить, я повернулся схватить… Лидас догадался зачем, поднял пистолеты и прошипел: «Или вы убираетесь, или я для начала стреляю в вас. Неисполнение долга – государственная измена, а за неё…»

– Он бы выстрелил. – Выстрелил бы, холера такая! – Тебе оставалось только уйти.

– Мы ушли. Парень этот все понял, кивнул. Он и так что мог сделал, да и не боец уже был, едва на ногах держался. Я рукой махнул, ну и… через окно, а Лидас остался. Умирать.

– Мы еще ничего не знаем.

– Знаем. Настоятель людей посылал, те нашли… Хотя чего там искать, все на воротах были, в ряд, как… колбасы в погребе! Лидаса хоть мертвым вешали, а хозяек – живьем… В ночных сорочках.

– Дальше. – Ворота все ж лучше телег… Или другого, что здешним упырям в голову приходит. – С вами-то что случилось?

– Ничего. Из усадьбы мы убрались незамеченными, но на дороге нас обстреляли. Меня пронесло, а парень поймал вторую пулю и вовсе скис. Я перевалил его к себе. Думал, дотащу до деревни и назад, а повезет, по дороге… этих встречу. Встретил…

«Этих»… Капрас выразился б иначе. На полпути к тракту беглецы напоролись на двоих ублюдков, посланных проследить за дракой и доложить. Анастас не собирался никого выручать, зачем? Гвардейский неженка не был тем сервиллиоником, который нужен божественному Сервиллию. То ли дело ветеран, всей душой преданный императору и не якшающийся со всяким отребьем.

– Нас попробовали убить, – Агас по-прежнему смотрел перед собой. – Они решили, я тоже ранен, раз удираю, а кровь-то не моей была. Одного я прикончил сразу, с другим, я его по Белой Усадьбе запомнил, побеседовал по душам. Похоже, тварь вовсе свихнулась, а ведь утром на человека походила…

– Где пленный?

– В Закате! Ну не мог я волочь двоих, а он и так все сказал. Вру, я не мог его не убить, хотя бы его!.. Дальше мне осталось либо назад, либо к епископу, чтоб узнал! Дождь хлещет, в голове – даже не звон, гул. Спутник мой, как очнется, так про прибожественного… Я вру, что, может, обойдется еще, болван не понимает. Пока до меня дошло, что болван – я, для солдат-то он никакой не Лидас, а сервиллионик! Был сервиллионик… А, что тут скажешь! Добрались к утру, впустили нас без разговоров, раненого уволокли, мне сунули какой-то отравы – успокоиться. Ну я и успокоился, так успокоился, что не понял, как в келье оказался. Продрал глаза, подумал, приснилось все… Как же! Я жив, потому что Лидас…

– Нет, – Капрас не выдержал, хватил кулаком по столу, – это Лидас мертв, потому что дурак! Он мог… должен был уйти и вернуться! С нами. Что ж, придется самим…

Разбойники потерпят, но рыбину эту снулую он найдет и вздернет. Карло перевернул бумагу, самое малое на пару недель, а то и на месяц превращавшую его в прибожественного. Если Анастас не бросится за вожделенной должностью в Паону сам, месяца он не проживет, уж это-то лохматый гвардеец заслужил. «Беда моя – пепел смерти, – невольно прочли глаза, – звезда над выжженной башней…» Той самой, где заживо испекся граф с двумя, нет, с тремя девочками, сестра Пагоса осталась там же…

Распахнулась дверь, запахло кориандром – толстый послушник приволок горячее и уставился на нетронутый поднос.

– Моя вина, – пробормотал он, – моя вина, что не вас спросил я о вкусах ваших, но положился на память повара. Я сейчас же…

– Повар не ошибся, – перебил Карло, – просто мы заговорились. Ставьте, что принесли, и можете быть свободны.

Самое нелепое и никчемное – после беды не жрать, не спать и ни змея не делать! Напиваться, впрочем, немногим лучше, беду нужно гнать, а если получится, то и убить. Лидас поступил глупо, зато по-гвардейски, это Хаммаил решил быть умным: бросил тех, кто верен, на стенах и пустился наутек. Не вышло – и правильно! Прибожественный не отступил, не отступился, спас друга и написал приказ, который Карло Капрас исполнит. Мало того, его исполнит даже Турагис, и как же старику теперь будет стыдно.

1

Состояние фельдмаршала Руппи определил, как «вроде ничего, но что-то беспокоит». Бруно выслушал дежурный рапорт, милостиво кивнул, узнав об усилении охраны, и привычно забарабанил пальцами по каретному столику. Спросонья и под скрип колес сошло бы за дождь, но Фельсенбург не спал, это дожди уснули до весны, зато ветер старался как мог, затрудняя и так не самый приятный марш.

Армия убралась из Лёйне, очистив склады и прихватив гарнизон, что на три тысячи не уставших человек увеличило подтаявшие за время отступления силы. Если б только разросшийся до неприличия обоз не замедлял движение!

Прошлым летом в погоне за фрошерами то же расстояние одолели за неделю с небольшим; сейчас удирали уже сами, и пара лишних дней на зимнем плоскогорье могла обернуться крупной неприятностью, мелких же хватало и без эйнрехтцев. Люди угрюмо месили еще нестойкий снег – ни песен тебе, ни шуток, ни смешков. Пока что Бруно удавалось удерживать знаменитую дриксенскую дисциплину, но надолго ли войскам по такой погоде и без намеков на успех хватит лояльности? Отсутствие новобранцев поход, безусловно, облегчает, но взбрыкнувшие ветераны опасней, а с чего взбрыкнуть, есть – шараханье из стороны в сторону, задержки с жалованьем, мир с недобитыми врагами, драка со своими и в довершение – пронизывающая, сырая холодина.