– Мама тяжело это перенесла, – пробормотала она и подумала, какой была бы ее жизнь, окажись мать другим человеком. Хотя, может, глупо задавать такие вопросы? Все равно что мечтать о крылатом коте?

– Плевать мне на нее, – отмахнулась Дамарис, – хотя о покойниках не говорят дурное. Но я беспокоюсь за тебя. На тебя столько всего навалилось, да еще сразу. Твоя мать должна была заботиться о тебе. Вместо этого ты заботилась о ней.

«В основном из чувства вины», – подумала Мишель. Потому что в душе знала, что отец любил ее больше, чем жену, и даже ребенком догадывалась, что это неправильно. Хотя любовь к дочке не помешала ему уйти из дома.

Ей было шестнадцать, когда она застала отца в постели с матерью Карли. Та картина навсегда запечатлелась в ее памяти: двое взрослых, которых она любила и уважала, предали всех. Она до сих пор помнит, как прыгали голые груди Ланы, как она выгибала спину, как голова Фрэнка виднелась между ее раскоряченных ног.

Сначала Мишель даже не поняла, чем они занимались, и просто стояла разинув рот, пока ее постепенно захлестывали стыд и ужас. Должно быть, она издала какой-то звук, потому что они оба внезапно повернулись и посмотрели на нее. Шок на их лицах, вероятно, отражал ее собственный.

Она убежала. Слетела вниз по ступенькам, выскочила из отеля, еле дотерпела до края дороги и там блеванула. Потом снова бежала и бежала, пока холод и дождь не заставили ее остановиться.

По ее щекам лились слезы. Она все еще рыдала, когда отец ее отыскал.

– Мне жаль, что ты это видела, – пробормотал он.

Это было самое близкое к извинению, что он ей сказал. Он не поинтересовался, как себя чувствовала дочь, и даже не объяснил, почему он изменял жене с ее лучшей подругой – с матерью лучшей подруги Мишель. Вместо этого он бубнил о том, как важно, чтобы Мишель молчала.

– Твоя мать этого не поймет, – сказал он.

Мишель хотелось закричать, что она тоже этого не понимает. Что так делать неправильно.

– Ты моя хорошая. Мне нужно, чтобы ты хранила этот секрет.

Он стал объяснять, почему это так важно, но она не могла больше ничего слышать. Она согласилась – но не потому, что приняла его аргументы; скорее, не могла себе представить, как об этом рассказать.

Она всегда была папиной дочкой. Он укладывал ее спать, когда она была маленькой, поправлял одеяло, читал ей сказки. Ей было с ним уютно и спокойно.

Все это исчезло в тот день, когда она увидела его в постели с матерью Карли.

Мишель прикинулась больной и два дня не вставала с постели. Она не могла смотреть на отца и разговаривать с матерью. Медленно, очень медленно жизнь вернулась в привычное русло, и Мишель велела себе делать вид, будто ничего не случилось.

На следующий год, когда Карли и Мишель заканчивали школу, отец сбежал с Ланой. Они исчезли одним вечером, оставив записки. Их любовь слишком велика, чтобы ее отрицать, говорилось там.

Тогда Мишель рассказала всю правду Бренде и Карли. Она ожидала, что они будут горевать все вместе. Вместо этого Бренда и Карли обвинили ее. Мать утверждала, что, если бы дочь сказала ей правду, Фрэнк остался бы дома. Что Бренда придумала бы что-нибудь и остановила его. Карли соглашалась с ней.

Отношения с матерью никогда не были особенно теплыми, а после бегства Фрэнка стали еще хуже. Но куда больше Мишель огорчила ссора с лучшей подругой. Карли исчезла из ее жизни. Последний школьный год Мишель была совершенно одинокой – за считаные часы она потеряла отца, мать и подругу.

Дамарис подвинула к ней стакан.

– Пей, – снова велела она. – Зря мы завели речь об этом. У тебя и так хватает огорчений. Сейчас тебе не нужно вспоминать прошлое.

– Согласна, – пробормотала Мишель, понимая, что уже слишком поздно. – Он звонил мне.

– Кто? Твой отец?

Мишель кивнула:

– Пару раз. Не знаю, откуда у него мой номер.

– Не гляди на меня так. Я ничего ему не давала.

– Я знаю.

– Может, Карли.

Мишель сомневалась в этом.

– Разве она общалась со своей матерью?

– Откуда я знаю? Мы с ней редко разговариваем.

– Вы вместе работаете.

Дамарис фыркнула:

– Мы вместе работаем в отеле, но у нас никогда не было дружеских отношений. Она всегда приходит сюда и говорит, что мне делать. А я ее игнорирую.

«И это нужно прекратить», – подумала Мишель.

Карли своим трудом заработала право командовать в отеле. Взять, к примеру, написанные от руки карточки с приветствием гостям и заботу, с какой Карли убирала комнаты. Честно говоря, Мишель чертовски повезло, что Карли работала в отеле все эти годы.

Дамарис снова налила ей виски.

– Ты знаешь ее прошлое. Она была шалавой – так и останется ею.

– Нет, – твердо возразила Мишель. – Я знаю, что она не спит с кем попало. Карли слишком любит дочку, чтобы так рисковать. Она лучше многих знает, что это значит для семьи. К тому же она много работает. Когда у нее найдется время спать со всеми подряд?

– Ну, не сейчас, а раньше. В школе. А этот ее муженек? Он правильно сделал, что сбежал.

Дамарис энергично отстаивала свою правоту, но не слишком подкрепляла ее фактами.

– Школа давно в прошлом.

– Возможно, но Карли и сейчас такая же. Поверь мне.

«Да, проблема», – подумала Мишель позже, сидя в своем кабинете. Она доверяла Дамарис. Но доверяла и Карли тоже. Это ставило ее в неловкое положение: совершенно непонятно, кому верить больше.

* * *

– Надо закрыть все это к чертям, – пробормотала Мишель, стоя посреди сувенирной лавки.

– Не торопись и сначала подумай, – возразила ей Карли. – Серьезно, нет смысла просто закрывать двери. Во-первых, придется что-то делать с товаром. Что-то можно вернуть, но мы должны будем заплатить сбор и точно потеряем деньги. И потом, пока мы не придумаем, как использовать это помещение, мы не получим деньги за аренду.

– Деньги за аренду?

– А лавка разве не платит за аренду? В этом же все и дело. Она задумана как отдельный бизнес, не связанный с отелем. У Бренды была идея войти в ретейл.

Карли тогда возражала ей, мол, это будет распылением средств. Конечно, это было давно, когда она верила, что станет совладелицей отеля. Бренда клялась, что сувенирная лавка будет самостоятельной.

После открытия лавки Карли обнаружила, что ей нравится работать там несколько часов в неделю, но удачным бизнес-проектом лавка от этого не стала.

Мишель оперлась на кассовый столик и вздохнула.

– Она врала. Господи, я уже устала это повторять. Мы можем это прекратить? О чем бы мы ни говорили и какие бы планы ни обсуждали, если речь зайдет о моей матери – она врала. И да, мне очень жаль.