– Тогда зачем же ты все это делаешь? – спросила Ива. – Зачем так хочешь разлучить их?

– Пусть не со мной она будет… Но и не с ним!

– Ах, Толик, Толик. – Ива потрепала его по волосам. – Бедный ты мой!

– Ты тоже бедная, – вдруг произнес он надменно. – Посмотри на себя… Недотрога. Забилась в нору – и вылезать из нее не хочешь! Знаешь, какой твой грех?

– Какой? – мрачно спросила Ива.

– Твой грех – вполовину.

– Что-о? Что это за грех такой? – растерялась она.

– А то, что ты все делаешь ровно вполовину! Вроде любишь – а любовь свою показать не можешь. Вроде ненавидишь – и ненависть свою тоже скрываешь. Симпатичная, молодая еще – а ведешь себя и выглядишь как монашка! Ну раз ты монашка, так иди в монастырь! Не-ет, ты опять же – ни туда, ни сюда… – с отчаянием произнес он.

– Я не понимаю, какой в этом грех… – пробормотала Ива. – Я что, должна из крайности в крайность бросаться?

– При чем тут крайности! Ты хоть раз будь самой собой. Где в тебе страсть? Может, Михайловский тебя потому и бросил, что ты не показала ему, как любишь его, как он тебе дорог… Ты хоть раз в жизни кричала от любви? Теряла голову?

– Да, – вдруг улыбнулась Ива. – Было такое, один раз. Очень стыдно… Я потом себя в руках старалась держать. Не думаю, что мои кошачьи вопли благотворно подействовали на Михайловского.

– Откуда ты знаешь! Может, если б ты все время себя так вела, он бы к тебе по-другому относился… А то опять – ни туда, ни сюда. Сказано же в Библии… Эх, забыл цитату! Но, в общем, вполовину – это грех. Ведь и с Богом так же – надо или верить, или нет. А если ты мнешься и бормочешь – «ну, может быть, Он и существует… Я вот сейчас свечку поставлю на всякий случай… Да, если Он есть, Он мне поможет…» Какая это вера, к чертовой бабушке?!

– Зачем ты обижаешь меня?

– Затем, что хочу тебя расшевелить. Сделай, пожалуйста, то, что мы задумали. Поговори с женой Мигунова…

Прахов резко поднялся и ушел, даже не попрощавшись.

Ива некоторое время сидела неподвижно, потом поднялась, открыла дверцу тяжелого резного шкафа, тоже оставшегося от прежних времен. Тусклое желтоватое зеркало отразило ее – в темно-синей в цветочек кофточке и плотной шерстяной юбке неопределенного цвета (некая смесь серого, коричневого и зеленого). Войлочные боты на меху – очень удобная дачная обувь. «А ведь правда, как старуха…» – едва не заплакала девушка. Но не потому, что была недовольна своим внешним видом, а потому, что не в силах была изменить его. Хотела, но не могла!

«Даниил любил меня и такой. Нет, правда, надо что-то делать – если уж не себя переделывать, так свою жизнь! А вдруг получится…»

Она тихо захлопнула дверцу шкафа и взяла телефонную трубку.

– Алло, мама? Мама, как у тебя дела? Ну и слава богу… У меня тоже все хорошо. Слушай, ты еще общаешься с Мигуновой – не помню ее имени-отчества… Елена Дмитриевна? О, прекрасно! Слушай, а как бы мне с ней связаться?..

* * *

После Нового года дни потекли размеренно и скучно, тем более что Михайловский, очень увлеченный своим планом, теперь вечно пропадал где-то.

Однажды вернулся очень веселый и довольный:

– Слушай, Ева, кажется, все складывается как нельзя лучше… В конце мая я лечу в областной центр, потом на самолете местных авиалиний – до поселка, где староверы живут. Там присоединяюсь к геологической партии и некоторое время иду с ней. Дальше геологи пойдут в одну сторону, а я – в другую…

– Один? – удивилась Ева.

– Нет, конечно. У меня будет проводник, и я найму еще человек трех для сопровождения… Понимаешь, если я найду дневник Гуляева, а в нем – указания, где спрятано золото, то буду искать это место. Нельзя упускать такой шанс, тянуть до следующего лета! Потребуется куча всякого оборудования и прочее… Да, лошадей еще, наверное, придется взять – не на себе же все тащить!

– А почему ты не хочешь взять напрокат машину?

– Ева, это тайга! Я собираюсь именно в те места, где нет никаких дорог. Сейчас покажу карту, чтобы ты сама убедилась в этом…

– Верю-верю! – засмеялась Ева и замахала руками. – А о продовольствии ты не забыл?

– Да, и кое-какие запасы еды надо взять, хотя сомневаюсь, что это правильно: ведь время от времени мы будем проходить населенные пункты и, наверное, сможем там купить многое. Но это не так важно… Да, еще надо приобрести спутниковую связь! Но это я сделаю в ближайшие дни.

– И все это на собственные средства… – вздохнула Ева.

– Я, Ева, не хочу быть никому обязанным. Кроме того, если моя экспедиция окажется безрезультатной, я не буду чувствовать себя должником! – ожесточенно ответил Михайловский.

– Я слышала сегодня в новостях, что какая-то телекомпания хочет освещать твое путешествие…

– Только этого мне не хватало! Пускай катятся куда подальше… Это же не шоу какое-то там, в самом деле!

– А чего ты злишься? – кротко спросила Ева.

– Я не злюсь, меня просто бесит, когда все, кому не лень, лезут в мои дела… Ненавижу эту шумиху! Если уж совсем туго станет, обращусь к Ильичу.

– К Сазонову? – улыбнулась Ева. – А что, разве от него есть хоть какой-то толк?

– А почему нет? – снова разозлился Михайловский. – Его многие как клоуна воспринимают, но на самом деле у него много связей, он обладает определенным влиянием… И он не такой дурак, как кажется!

– Да что ты все злишься!..

– Я же сказал – меня бесит вся эта шумиха… Ладно, мне в город надо. Буду после семи.

Когда муж уехал, Ева взяла в руки своего «Принца». Теперь, совершенно готовый, он был прекрасен. И это было не тщеславие мастера – нет. Ева словно со стороны, безучастным и холодным взглядом профессионала, смотрела на свою работу и видела – она была хороша. Безупречна! Талантлива – с точки зрения законов кукольного дела. «И почему я передумала продавать «Принца», даже на выставку его не отдала?..»

В ней вдруг что-то дрогнуло, и она прижала куклу к груди. Ярик…

Ева хотела, чтобы Ярик принадлежал только ей. До сих пор.

Она ненавидела этого человека, но забыть его не могла – призрак давней любви преследовал Еву. «Собственно, а почему я считаю его подлецом? Он тогда честно сказал мне, что хочет устроиться в Москве и что я в этом смысле ничем не могу ему помочь. Разве это плохо – добиваться своей цели, стремиться стать счастливым?.. Да, он меня предал, и было в моей жизни несколько ужасных дней, когда я всерьез хотела расстаться с жизнью… Но какие могут быть к Ярику претензии – я же не умерла, в самом деле! Даже более того – я стала другой, я переродилась, я теперь по-другому отношусь к жизни. Я стала непотопляемой и жесткой. Да, я лишилась иллюзий, но кому они нужны, эти иллюзии!»

Она снова вгляделась в лицо куклы.