матерчатых переплетах. Он взглянул на Джеммела, который прошел через комнату, даже не пытаясь скрыться. Джеммел упер руки в бедра, озираясь.

– Так где же он?

– Кто? – спросил Кельсер.

Джеммел что-то забормотал себе под нос, двигаясь по комнате, сметая инструменты со столов и швыряя их на пол. Кельсер проскользнул по периметру, намереваясь заглянуть в боковые коридоры, чтобы посмотреть, не приближается ли кто-нибудь. Он проверил первую дверь и обнаружил, что она ведет в длинную узкую комнату. Она была занята.

Кельсер застыл, затем медленно выпрямился. В комнате находилось с полдюжины человек, мужчин и женщин, привязанных за руки к стенам. Здесь не было камер, но бедняги выглядели так, словно их избили до полусмерти. На них были только лохмотья, да и те окровавленные.

Кельсер стряхнул с себя оцепенение и подошел к ближайшей женщине. Он вытащил кляп у нее изо рта. Пол был влажным; вероятно, кто-то недавно побывал здесь и вылил ведра воды на заключенных, чтобы в лаборатории не воняло. Порыв ветра из коридора, с которым соединялась дальняя часть этого помещения, принес с собой глоток свежего воздуха.

Женщина напряглась, как только он прикоснулся к ней, и в ужасе вытаращила глаза.

– Пожалуйста, пожалуйста, не надо… – прошептала она.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал Кельсер. (Онемелый узел внутри его как будто… изменялся.) – Прошу, успокойся. Кто вы такие? Что здесь происходит?

Женщина молча смотрела на него. Она вздрогнула, когда Кельсер протянул руку, чтобы развязать путы, и он помедлил.

А потом услышал приглушенный звук. Глянув в сторону, увидел вторую женщину, постарше и почтительнее с виду. Ее избили так, что кожа свисала лохмотьями. Однако ее глаза не были такими безумными, как у молодой женщины. Кельсер подошел к ней и вытащил кляп.

– Пожалуйста, – сказала эта узница. – Освободи нас. Или убей.

– Да что это за место? – прошипел Кельсер, распутывая веревки на ее руках.

– Он ищет полукровок, – проговорила она. – Чтобы испытать новые металлы.

– Новые металлы?

– Я не знаю, – ответила женщина, и слезы заструились у нее по щекам. – Я просто скаа, как и все мы. Я не знаю, почему он выбрал именно нас. Он говорит о разных вещах. О металлах, неизвестных металлах. Он, мне кажется, не в ладах с головой. То, что он делает… он говорит, что хочет выявить нашу алломантическую сторону… но, милорд, во мне нет благородной крови. Я не могу…

– Тише, – сказал Кельсер, освобождая ее.

Что-то жгло его изнутри сквозь плотный узел оцепенения. Что-то похожее на гнев, который он уже испытывал, но по-другому. Это было нечто большее. Ему хотелось плакать, но вместе с тем чувство было теплое.

Освободившись, женщина уставилась на свои руки: запястья были ободраны до мяса. Кельсер повернулся к другим несчастным пленникам. Большинство уже очнулись. В их глазах не было надежды. Они просто тупо уставились перед собой.

Да, он понимал, что они чувствуют.

«Как мы можем выносить такой мир? – подумал Кельсер, направляясь к другому пленнику. – Мир, где происходят подобные вещи?» Самая ужасная трагедия заключалась в том, что он знал: ужас такого рода был обычным явлением. Скаа – расходный материал. Защитить их некому. Но это никого не волновало.

Даже его самого. Он провел большую часть жизни, игнорируя подобные акты жестокости. О, он притворялся, будто сопротивляется. А на самом деле просто хотел обогатиться. Все эти планы, ограбления, великие мечты… Он всегда был главным. И единственным.

Кельсер развязал еще одну пленницу, молодую темноволосую женщину. Она была похожа на Мэйр. Освободившись, она свернулась калачиком на полу. Кельсер стоял над ней, чувствуя себя беспомощным.

«Никто не борется, – подумал он. – Никто не думает, что у него есть силы воевать. Но они ошибаются. Мы действительно можем сражаться… Я могу сражаться».

В комнату вошел Джеммел. Он бросил взгляд поверх скаа и, казалось, не заметил их. Он продолжал бормотать что-то себе под нос. Он успел сделать всего несколько шагов, когда из лаборатории донесся чей-то возмущенный голос.

– Что здесь происходит?!

Кельсер узнал голос. О, он никогда раньше не слышал этого человека, но сразу же распознал его высокомерие и самоуверенность. Презрение. Он обнаружил, что встает, протискивается мимо Джеммела и возвращается в лабораторию.

Там стоял мужчина в строгом костюме и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы. Его волосы были коротко подстрижены в соответствии с последними веяниями моды, а костюм, похоже, привезли из Лютадели – он, несомненно, был самого модного фасона.

Он властно посмотрел на Кельсера. И Кельсер поймал себя на том, что улыбается. По-настоящему улыбается, впервые после Ям. После предательства.

Аристократ фыркнул, затем поднял руку и бросил в Кельсера монету. Справившись с кратким изумлением, Кельсер алломантически надавил на нее точно так же, как это сделал лорд Шезлер. Обоих отшвырнуло назад, и Шезлер от потрясения вытаращил глаза.

Кельсер врезался в стену. Шезлер – рожденный туманом. Не важно. Новый гнев зародился в душе Кельсера, хоть он и продолжал усмехаться. Это чувство пылало, как металл. Неизвестный, великолепный металл.

Он мог дать отпор. И даст!

Аристократ дернул за свой пояс, сбросив его – вместе с металлами – с талии. Он выхватил дуэльную трость и прыгнул вперед, двигаясь слишком быстро. Кельсер зажег пьютер, а потом сталь и, надавив алломантией на аппарат на столе, швырнул его в Шезлера.

Лорд зарычал, поднимая руку и отталкивая снаряд. И снова два алломантических толчка – один от Кельсера, другой от его противника – ударили друг в друга, и оба отлетели назад. Шезлер ударился о стол, и тот содрогнулся. Разбилось что-то стеклянное, металлические инструменты с грохотом упали на пол.

– Ты хоть представляешь, сколько я за все это заплатил? – прорычал Шезлер, опуская руку и приближаясь.

– Видимо, душу продал, – прошептал Кельсер.

Шезлер бросился в атаку и, сблизившись, ударил тростью.

Кельсер попятился. Он почувствовал, как дернулся карман, и толкнул алломантией, вытряхивая монеты из сюртука, в то время как Шезлер тоже толкнул их. Еще секунда, и они пронзили бы живот Кельсера, а так – вырвались из кармана и отлетели назад к стене.

Пуговицы его сюртука задрожали, хотя на них были только металлические пластины. Он стянул с себя сюртук, избавляясь от последних кусочков металла на теле. «Джеммел должен был предупредить меня об этом!» Металлические детальки на пуговицах были едва заметны для его чувств, но он все равно ощутил себя дураком. Старик прав: Кельсер мыслит не как алломант. Он слишком много думает о внешнем и слишком мало – о том, что может его убить.

Кельсер продолжал пятиться, наблюдая за противником, полный решимости не допустить еще одной ошибки. Он и раньше участвовал в уличных драках, но не часто. Он старался избегать их, в отличие от Доксона, который давным-давно привык к подобным стычкам. В кои-то веки Кельсеру хотелось быть менее утонченным в этой области.

Он