А еще она видела тысячи дымов на юге и тысячи костров напротив, на холмах. В десятках лиг друг от друга. Ее влекло на юг, и она, вместе с ветром, оказалась над воинами, что после станут костями, черными ветками в иле, не сгнившими телами, пролежавшими в болотах вечность.

Они были юны и прекрасны. В белых одеждах, сняв доспехи и отложив мечи, сидели возле шатров, слушали баллады бардов и с печалью смотрели на далекие холмы. На мерцающие огни, отражавшиеся в их глазах.

Бронированной змеей, мерно печатая шаг, в лагерь «белых» вливались все новые и новые сотни воинов. В длинных серебряных кольчугах, высоких остроконечных шлемах, с квадратными щитами и копьями с широкими наконечниками. Голова змеи распадалась, разбивалась на отряды, расходящиеся на вечерний отдых.

Шерон босыми стопами коснулась жесткой травы, пошла невидимая от стоянки к стоянке, слыша незнакомые песни, смех, разговоры о том, что битва будет праведной, а враг конечно же повержен. И доблестью станут их подвиги, и запомнят их на века. Каждого. Поименно.

Ибо зло падет. И вернется эпоха, которую они не помнят.

Какая-то золотоволосая девушка в легком доспехе, покрытом белой эмалью, держала на раскрытой ладони шар из темного стекла. Внутри его безграничного мрака вспыхивали и гасли маленькие синие искры. Шерон шагнула поближе, чтобы рассмотреть привлекший ее предмет, и девушка-воин внезапно увидела указывающую. Все спокойствие разом слетело с нее. Милая улыбка исчезла, превратилась в оскал.

– Убирайся! – с ненавистью закричала она. – Ты! Убирайся!

Мужчина, игравший на лютне, прервал мелодию, обернулся. Люди вставали от костров, тянулись к оружию.

– Ты ее ученица? Ты такая же! Ты убиваешь нас! Ты само зло!! – По щекам девушки текли слезы, и она вскинула шар в ладонях, он засветился ярко, мир замерцал, а Шерон невольно отступила назад, отворачиваясь, разрывая зрительный контакт.

Она хотела крикнуть, что не враг им. Что совсем не из этих мест, не из их мира, времени. Что не причинит вреда никому в армии Шестерых. Ведь это была их армия! Их ученики! Волшебники, шедшие на битву с Вэйрэном.

Но ее уже потеряли, начали забывать. Солдаты успокаивались, рассаживались на покинутые места, брали миски и кружки. Через минуту сперва неуверенно, а после ровно вновь заиграла лютня. Кто-то запел, кто-то засмеялся.

Лишь золотоволосая девушка стояла, как прежде, и плакала в кровавом закате, предвкушавшем битву следующего дня.

И была ночь.

Раскинулась над седым полем бледной горькой травы, над многотысячной армией под белыми знаменами. Оставшейся далеко за спиной. Теперь, стоя на холме, Шерон видела ее в мерцании бесконечных огней, ярким ковром раскиданных по великой равнине.

Здесь же, у холмов, находилась другая армия, и бронированные ленты все еще приходили с севера, распределяясь в несколько лагерей, каждый размером с город.

Две грандиозные силы, которые когда-либо видел мир, собирались решить все в грядущей битве. Они еще не знали, кто падет, кто уцелеет. Кто победит, а кто канет на той стороне.

А она… она знала, но все равно ей было страшно стоять на вершине, чувствовать горячий ночной ветер на лице, понимать, что завтра прольется кровь и начнется новая эпоха.

Прямо перед ней, на примятой траве, сидели мужчина и женщина. Шерон видела их со спины и, помня о золотоволосой девушке, не решилась подходить, заглядывать в лица.

Двое несколько минут смотрели в долину, слушая звон цикад.

– Они все там, – наконец произнес мужчина низким красивым голосом.

– И мне страшно, – прошептала женщина. – Там Аркус, там юг, провинции Карифалатара и всадники Элатоса. Там дети правителей и те, кого мы так долго считали друзьями. Твои ученики. И мои. Наши. Он смутил их разум.

– Да, – жестко ответил мужчина. – Смутил. И за это заплатит. Его племя следовало уничтожить сразу, как только им удалось вырваться с той стороны. Но Мири… Мири слишком милосердна, она просила за них у всех нас. В память о сестре. «Ничего не случится. Все в прошлом. Асторэ уже искупили свою вину». Так она говорила. «Дайте им жить, они забыли. Стали как люди. Как мы. Мы можем существовать вместе, быть друзьями, одним народом». И мы поверили, потому что хотели верить. Посмотри, к чему это привело.

Женщина промолчала, а Шерон с ужасом поняла, что ошибалась. Что вечером она была отнюдь не в лагере Шестерых, а среди асторэ и всех тех, кто их поддержал. В армии Вэйрэна!

А это… значит, это…

Ошарашенная, она отшатнулась, глядя на две неподвижные фигуры.

– Я никогда не плачу о прошлом, – сказала женщина. – Я не сестра. Но боюсь не меньше ее. За то, что нам предстоит сделать.

– Это будет сложно, – кивнул ее собеседник. – Но остальные согласны идти до конца. Ради людей. Иначе все сделанное было зря.

– Зря, – эхом повторила одна из Шестерых. И Шерон знала ее имя. Раз это не Мири, значит, Мерк. – …Может, так и есть. Может, нам и не стоило все затевать. Самонадеянно считать себя самыми умными, способными обмануть законы мира, который придуман и создан не нами.

Он рассмеялся, и смех его был грустен.

– Не ты ли только что сказала, что не плачешь о прошлом?

– Не плачу. Но вижу ошибки. Нам не следовало обещать сестре то, что нельзя выполнить. Я должна была здраво оценить свои силы и понять, в чем подвох. Прежде чем мы всё начали. И вот наша кара, посмотри. – Она повела ладонью, охватывая ею всю долину. Зарево поднималось над горизонтом, говоря о том, что костры горят даже там, где их не может увидеть человеческий глаз. – Чувствуешь знакомую руку во всем этом? И у этой руки есть право мстить.

– Мы сделали то, что должно, – равнодушно ответил тот, вставая на ноги, и Шерон увидела, как рубашка на его предплечье приподнялась, обнажая кожу, украшенную татуировками. – И сделаем снова. Завтра. Это наш мир, наши правила, наша магия.

– Теперь наши. Но не прежде. Не думал ли ты о том, что наше когда-нибудь станет принадлежать кому-то еще, Мальт?

– Я собираюсь жить вечно, сестра. А пока я жив, этого не произойдет.

Шерон знала то, чего не знали они, и лишь тихо вздохнула. Мальт не переживет Битву Теней, Шестеро, а точнее, уже не Шестеро, потеряв большую часть сил, уйдут, оставив мир на своих учеников. Великих волшебников.

– Тебе все еще страшно? – снова спросил он, как видно собираясь уходить.

– Ты всегда называл меня маленькой трусихой. За годы так ничего и не изменилось. Меня страшит то, что умрут слишком многие. И то, что шаутты идут за ним. Он поднял других, сделал их своей силой, а это означает, что хорошие люди не увидят следующей ночи. Да, брат. Мне страшно. За нас. И за них.

– Но ты все же решилась. Хотя и не обязана.

Женщина посмотрела на свою левую руку:

– Иногда маленькие трусихи находят в траве немного храбрости. Всем рано или поздно приходится быть храбрыми, если они желают защитить то, что любят. Не обязана, но должна, ибо только я умею это и только я смогу остановить других. Дать вам время.