Все оказались повержены. И никто не узнает об их подвигах. И не запомнят на века. Каждого. Поименно.

Иногда тела лежали дымящимися грудами, и Шерон, уже потерявшей всякие чувства, приходилось перелезать через них, по локоть проваливаясь в дымящуюся, расползавшуюся, окровавленную плоть. Кто-то рядом заплакал, протянул к ней руку, коснулся края юбки и умер, тихо всхлипнув.

Она остановилась над девушкой в помятом доспехе, белая эмаль которого стала черной окалиной, а от золотых волос не осталось ничего. Та, словно почувствовав, с трудом открыла глаза, посмотрела, не узнавая.

– Мы победили? Шестеро… Шестеро пали?

Указывающая посмотрела в глаза асторэ и соврала. А может быть, сказала правду.

– Да.

И была ночь на равнинах Даула, которые теперь никто бы не назвал бледными. Шерон знала, что больше здесь нет живых. Лишь мертвые, как девушка с некогда золотыми волосами, подле которой она остановилась, оглушенная всем увиденным.

И обессилевшая.

Уцелевшие ушли. Отступили. Бежали, оставив павших товарищей.

Некому было плакать о них и хоронить.

На бесконечном пространстве лишь она и мертвые, что чутко дремали, ожидая ее приказа.

Браслет тоже ждал, но указывающая сказала ему:

– Нет. Я не трону их.

И он не стал спорить. Так она и сидела среди стеблей горькой травы и озер крови, которую отказывалась впитывать в себя насытившаяся земля, когда, грохоча и ревя, на гребне гигантской волны пришло море.

Оно смело все трупы, укрыло саваном соленой воды, подхватило Шерон, закружило в своей толще, топя, желая оставить, но, прежде чем захлебнуться, указывающая ощутила цепкие пальцы у себя на плече, резкий рывок и как кто-то пытается волочить ее в темно-коричневой воде. Вверх.

К небу.

…Сойка стояла, широко расставив ноги на перекошенной палубе, заложив руки за спину, и ругалась. Брань вылетала из ее рта, словно испуганные галки из заброшенного амбара. Бесконечной стаей, полной эпитетов, разлетавшихся над рассветной тишиной, путавшихся в изломанных ветвях кряжистых деревьев. Шерон устало прислонилась к мачте и хмурясь слушала, как выпускает пар сойка. Тэо в это время, перегнувшись через фальшборт, смотрел вниз. Затем сказал, обернувшись через плечо:

– Сидим крепко. С этой мели корабль уже не слезет, если только найдется какой-то волшебник.

Лавиани прервалась и ожгла акробата взглядом, способным расплавить даже доспехи таувина:

– Ну ты вроде как нечто среднее между волшебником и жонглером. Не мог бы нам подсобить?

Он спокойно спросил:

– Ты злишься на меня, на них или все же на себя?

Сойка собрала побольше слюны, медленно и с презрением пустила серебристую нитку, упавшую рядом с ее левым ботинком, она не спускала с Тэо глаз, ощущая, как же иногда сложно оставаться спокойной (ну или относительно спокойной) рядом с асторэ, которого частенько хотелось прикончить, даже если он мило улыбался или рассказывал очередную сказочную историю из прошлого.

– А что, рыба полосатая? Я не могу злиться одновременно на всех? Обязательно следует выбрать самого подходящего?

– Проще вообще не тратить время на злость, – примирительно ответил циркач. – Давай лучше подумаем, что делать? Нам придется решить, как выпутаться из этой ситуации.

– Ну что же. – Сойка раскинула руки, словно предлагала присоединиться к беседе морю, вырастающим из него деревьям, тусклому солнечному свету, льющемуся из свинцовых облаков. – Идиот капитан посадил это корыто на мель, да так, что теперь оно лежит на боку, в трюме полно воды, а мы застряли недалеко от мест, которые люди обходят еще с тех времен, когда не было Скованного. «Недалеко» я использую лишь потому, что не вижу берега и даже не представляю, сколько до него. Что еще?

Лавиани задумчиво постучала себя пальцем по губам, словно размышляя, не забыла ли она что-то важное. Оглядела палубу, своих спутников, стукнула себя по лбу и воскликнула:

– Ах да! Сущая мелочь! Шерон упала за борт и камнем пошла на дно, словно родилась не на Летосе, а в Карифе. И «провалилась» так глубоко, что мы с тобой начали нырять, пытаясь ее найти. И сколько это продолжалось?

– Больше часа, – мрачно произнес акробат.

– Да, девочка! Час мы ныряли, словно безумные, надеясь вытащить хотя бы твое тело. И пока мы были заняты спасением, что же могло случиться? А то, что эти семеро спустили ялик и уплыли! Вместе с ними сбежала и Бланка! Со всеми нашими деньгами! Я бы еще могла сказать: ну и шаутт с ней, но статуэтку она тоже прихватила. Эта штука, доставшаяся нам чуть ли не от самого Вэйрэна, как я понимаю, обладает всякими… возможностями, и наш Фламинго будет опечален.

– Бланка вряд ли сбежала.

– Конечно, – покладисто кивнула Лавиани, гаденько улыбаясь. – Только не Бланка. Она не могла. После того, что мы для нее сделали. Люди не поступают подобным образом и всегда отвечают добром на добро, а еще верностью, признательностью и чем там из этого скудоумного списка пожизненных наивных идиотов?

– Я хорошо успела ее узнать, – возразила Шерон. – Она не тот человек, чтобы бросить нас без причины.

– Без причины, говоришь… Да поди пойми, что придет в голову такой благородной. Но, вполне возможно, ты права. Вполне возможно, что она споткнулась и закатилась под какой-то ящик в трюме. Думаешь, стоит пойти поискать?

– Перестань, – устало попросила Шерон. Ее мутило, и голод, пускай и отступивший, никуда не делся, спал где-то в глубине желудка, точно чуткий пес, ожидавший, когда его позовет хозяин. Она все еще была там, на равнине, ощущая, как саднит горло от крови и дыма. Вспоминая разговор Шестерых и мало что понимая в нем. Видя столько смертей. – Нам надо ее найти.

– Вот тут спорить не буду. – Лавиани произнесла это с мстительным предвкушением. – Очень надо. Я буду рада вернуть заблудшую овечку в нашу пеструю семью. А если обратиться к причине ее стремления покинуть нас, быть может, ей стало отвратительно делить один корабль с Тэо?..

– Я ее ничем не обижал, – не понял акробат.

– Ты ему за все это время не сказала? – хмыкнула сойка. – Не представилось случая?.. Бланка считает, что ты убил ее брата. Иан Эрбет его звали.

Тэо нахмурился, вспоминая ночь, когда все началось. Статуэтку Арилы, залитую кровью Хенрина, темные тени, уничтожающие головорезов, прыжок на соседнюю крышу, искаженное лицо человека, что приказал убить фокусника.

«Помоги мне, артист! Помоги, и я обо всем забуду!»

Короткий вскрик. Удар о землю.

– Значит, Бланка его сестра… – Он опустил веки на мгновение, думая, что любой плохой поступок, совершенный человеком, рано или поздно приводит к последствиям. К расплате. К тому, чтобы взглянуть в глаза пострадавшему от твоих действий. Пускай у него и нет больше глаз. Что же, Тэо придется заплатить так или иначе.