Действительно, сексуальность царя Петра I отличалась необходимостью в повышенном раздражении посредством сожительства с развращенными и проституированными женщинами; групповых половых контактов и обмена половыми партнерами; гомосексуальных контактов; различных перверсий, среди которых известна флагелляция; организации и лицезрения циничных и бесстыдных публичных представлений на эту же тему[293]. Существуют свидетельства, что царь жил с Меншиковым «бляжьим образом» (как отмечал Чарльз Уитворт, кое-кто полагал, что близость царя и фаворита походила скорее на любовь, чем на дружбу, они часто ссорились и постоянно мирились[294]); держал при себе «для личного удовольствия» красивого лейтенанта; заказал датскому художнику И. Таннауэру (Johann Gottfried Tannauer, Dannhauer) портрет своего денщика в голом виде; датский посланник хлопотал о производстве в дворянство за «некоторые услуги царю» красивого датчанина, находившегося на службе при князе Меншикове[295].

Э. Кречмер отмечает[296], что именно сексуальной дефектностью во многом обусловлены такие характерологические особенности шизотимических личностей, как категорический императив и моральный ригоризм. По многочисленным свидетельствам современников, этим же отличался и Петр I. Так, в области государственного управления царь Петр руководствовался идеей, подсказанной ему в переписке немецким философом и математиком Готфридом Лейбницем (нем. Gottfried Wilhelm Leibniz), что государственный аппарат управления должен быть выстроен аналогично часовому механизму, где все детали взаимодействуют по точно установленным правилам и законам и могут быть легко заменены на аналогичные в случае негодности: «Как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы». Эта абстрактная идея, вполне новая для своего времени, если и могла быть хотя бы отчасти реализована в социальной практике, то лишь в условиях западноевропейских государств, небольших по территории и численности населения, с развитой социальной инфраструктурой и сетью коммуникаций. Однако царь Петр, не любивший и не умевший устанавливать продуктивные отношения с людьми, а потому крайне приверженный всякого рода механистическим инновациям, внедрение которых позволяло ограничить влияние так называемого «человеческого фактора», начал с поистине шизофреническим упрямством воплощать замысел Лейбница в России. Поскольку особенности сложившейся здесь социальной системы и условия жизни совершенно не подходили для этого, в итоге Петром был создан громоздкий, уродливый и неэффективный бюрократический аппарат, недостатки которого так и не удалось изжить в течение еще трех столетий (причем, по мнению П. Милюкова, за исключением военной реформы, Петр не вникал в существо происходивших по его воле преобразований государственного устройства, совершавшихся его ближайшими помощниками и доверенными лицами непоследовательно, противоречиво, исходя из собственных своекорыстных интересов, то есть практически так называемые «реформы» производились или «поневоле», или вообще без участия главного «реформатора»[297]).

Для построения психологического портрета царя Петра не менее важна и такая особенность его психики, как параноидальная подозрительность, что приводило к периодической организации масштабных уголовных процессов политического характера, в которые вовлекался широкий круг людей, ложно обвиненных под пытками другими участниками дела. Аналогично Ивану VI Васильевичу «Грозному» и Иосифу Виссарионовичу Сталину (Джугашвили), царь Петр с самого начала и до конца своего самодержавного правления организовывал подобные процессы: по делу о заговоре Ивана Циклера, по делу о заговоре стрельцов в пользу царевны Софьи, по делу о заговоре царевича Алексея, по делу о заговоре сибирского губернатора князя Матвея Гагарина, по делу о коррупции камергера Виллима Монса (Willim Johann Mons, младший брат одной из любовниц Петра – Анны Монс (Anna Mons)) и др. При этом, как и принято в России, политические репрессии и личная ненависть царя к тому или иному человеку зачастую маскировались объективными социально-экономическими требованиями – необходимостью борьбы с экономическими преступлениями и коррупцией. Хотя, возбуждая уголовное преследование по данным составам преступлений, власть умышленно не учитывала реальные обстоятельства дела – например, князь Матвей Гагарин из собственных, «украденных» денежных средств выплачивал жалованье чиновникам аппарата Сибирского губернаторства, поскольку жалованье им из казны задерживалось или вообще не поступало. Аналогично камергер Монс тратил «взятки» на содержание двора императрицы Екатерины и организацию дорогих приемов – «ассамблей», которые устраивались по требованиям самого Петра I.

В конце жизни Петр начал готовить процесс против своего ближайшего окружения – жены Екатерины и князя Меншикова, так же, как и два других упомянутых выше тирана, пытавшиеся устранить Бориса Годунова и Лаврентия Берию, но им всем помешала собственная скоропостижная смерть.

Все трое указанных правителей, которые являются в России олицетворением верховной власти страны и непритворно чтятся народом, грубо вмешивались в политику Западной Европы и пытались военным путем аннексий и оккупации отдельных стран диктовать западноевропейцам свою политическую волю, но при этом не имели для осуществления такого диктата ни экономической, ни социальной базы. В результате, подорвав экономику России и не оставив достойных преемников, эти правители подготавливали все условия для возникновения тяжелых социально-экономических кризисов, наступавших через непродолжительное время после их смерти: так называемое «Смутное время»; династический кризис первой половины XVIII века, окончившийся приходом к власти в России государей германской национальности и образованием немецкой группировки внутри российской элиты; так называемая «перестройка», обострившая проблему депопуляции и деградации населения регионов России (по причине истощения генофонда из-за огромных человеческих потерь среди русских в ходе Второй мировой войны). В итоге неумелого ведения войн против западноевропейских стран допущенные указанными государственными деятелями людские потери парадоксальным путем привели к реальному воплощению абстрактной идеи, появившейся в царствование Ивана IV: «Москва – Третий Рим, а Четвертому Риму не быти». Два первых Рима – Римская и Византийская империи – пали под ударами извне, но только потому, что уже были ослаблены изнутри в связи с необходимостью восполнения людского дефицита за счет привлечения инонациональных мигрантов с периферии, которым так и остались чужды принципы и правила римской и византийской жизни, вследствие чего они стратифицировались по национальным общинам и стремились только эксплуатировать права римского гражданства, не отдавая империи ничего взамен. Причем в последний период существования обеих империй этим иммигрантским общинам удавалось выдвигать из своей среды крупных политических деятелей, которые нередко фактически управляли империей, но оставались при этом связанными мелкими общинными интересами, а потому только вредили государству. Сложившуюся ситуацию дополнительно обостряла невозможность утвердить в резко стратифицированном обществе какую-либо государственную идеологию и единую систему религиозных, моральных и нравственных ценностей, что вело к широкому развитию местничества, протекционизма и коррупции, резко снижавшими эффективность функционирования всей социальной системы.