Для дополнительного понимания движущих мотивов в поведении царя Петра I целесообразно обратиться и к гипотезе австрийского врача-психиатра Л. Сонди (Leopold Sondi), который так же, как и Кречмер, исследовал связь внешности с психическим статусом индивида. Согласно гипотезе Сонди, избирательность общения человека определяется тем, что по чертам внешности он неосознанно ищет субъектов, которые страдают аналогичными формами психических отклонений, при этом неосознанное влечение к подобным себе лицам уходит корнями в генетическую предиспозицию[298]. Отсюда внешнее сходство между людьми позволяет предположить у них и однотипные психические расстройства или акцентуации психики. Если сопоставить внешность российского царя и императора Петра I с другими историческими личностями, то по чертам лица Петр имеет определенное сходство с Адольфом Гитлером. В данном случае теория Сонди (впрочем, так же, как и теория Кречмера) удивительно соответствует действительности в части поведенческих особенностей указанных лиц, поскольку Адольф Гитлер аналогичным образом характеризуется как психопатическая личность, подверженная неконтролируемым приступам гнева, схожим с эпилептическими припадками. Согласно многим свидетельствам очевидцев, Гитлер, как и Петр, отличался повышенной агрессивностью, жестокостью, отклонениями в сексуальной сфере, эмоциональной отчужденностью[299]. Следовательно, обоснованно предположить, что Гитлер, как и Петр I, относился к шизоидным личностям. Однако благодаря невысокому социальному происхождению и борьбе за положение в обществе, его социализация в процессе жизнедеятельности оказалась более глубокой, чем у Петра I, поэтому шизоидные черты поведения углублялись и обострялись до болезненных проявлений постепенно, в процессе пребывания у верховной власти в Германии, в особенности после крупных политических и военных неудач.

Для нашего исследования интересно, что в обоих указанных случаях ход и исход военного противостояния русских и германцев зависел от деспотических решений и поведения шизоидов, которые считали себя выдающимися военачальниками и полководцами.

В связи с изложенным, поражение от Карла XII под Нарвой, когда Петр бежал, бросив армию накануне битвы, явилось глубоким унижением для царя, поскольку затрагивало одну из наиболее приоритетных для него сфер самореализации (по некоторым сведениям, покидая армию, царь даже переоделся в крестьянскую одежду)[300]. Как следствие, в дальнейшем он упрямо стремился компенсировать предыдущее унижение доказательством превосходства в любимом им с юности военном деле (царь был серьезно вовлечен в «воинские забавы» с одиннадцатилетнего возраста – 1683 года, когда при его дворе в Преображенской слободе под управлением Преображенского приказа начали формироваться первые «потешные» отряды, имитировавшие настоящие военные подразделения[301]).

Решив, что под Полтавой настал подходящий момент расправиться со «страшилищем», как Петр называл короля Карла XII[302], царь пошел на риск, стремясь не упустить удобного случая для мести. Однако в данном случае он попытался действовать в той области, где был наиболее слаб по сравнению со своим противником – в области полководческого искусства, причем даже не в части стратегии или оперирования войсками, а в тактике боя.

По счастью для русского царя, шведский король Карл XII Густав Виттельсбахский (Karl XII Gustaf Wittelsbach) был также крайне уязвим. Когда его называют «последним викингом» или «скандинавским бродягой», то это можно отнести в основном к особенностям поведения короля, хотя Карл был похож не только на норманнского конунга, но и на средневекового рыцаря (после Полтавской битвы Карла начали сравнивать в Западной Европе с Дон-Кихотом, тем более что король действительно увлекался чтением рыцарских романов[303]), и кондотьера, и вождя ландскнехтов, в общем, по выражению К. Валишевского: «…являлся последним представителем поколений рубак, живших для войны и войной… старясь и умирая в латах… с руками, запятнанными ужаснейшими злодеяниями, но душой чистой и гордой»[304]. По крови же он происходил от государей Баварской и Пфальцской династии Виттельсбахов (Wittelsbach, княжеский род получил это имя по названию замка на реке Заале в Верхней Баварии) – владетельных курфюрстов и князей Южной Германии, младшие сыновья которых за 500 лет до Полтавской битвы пополняли ряды Тевтонского ордена и в свое время вероятно, воевали против русских на озере Пейпус (Чудском) или под Грюнвальдом. Пфальцграф из рода Виттельсбахов, Иоганн Казимир Виттельсбахский (Johann Casimir von Wittelsbach) в начале XVII века женился на Катарине – сестре короля Густава II Адольфа из династии Ваза (Gustaf II Adolf Wasa) и дал начало германской линии шведских королей. В дополнение к этому бабушка Карла по отцовской линии Хедвиг-Элеонора (Hedvig-Eleonora) также была немкой из Ольденбургской фамилии владетелей княжества Голштейн-Готторп (Holstein-Gottorp).

Отображенная на портретах внешность Карла XII обнаруживает такой важный диагностический признак, установленный Э. Кречмером по ряду шизофренических лиц, как несоответствие между слишком длинным носом и сравнительно небольшим размером нижней челюсти (так называемый угловой профиль)[305]. Это отличие принадлежит к наиболее частым специальным конституциональным признакам шизофренической группы: «Где встречаются длинные носы, там мы часто находим у близких родственников нечистые параноидные психозы, случаи шизофрении, а также шизотимические личности»[306].

Соответственно, так же, как и царя Петра, шведского короля отличали:

1) резкая эмоциональная холодность и безразличие по отношению к судьбе других людей (еще в начале Северной войны подполковник шведской армии Карл Поссе (Carl Magnus Posse) заметил, что если кого-нибудь из знакомых короля убивают, то он это так же мало принимает к сердцу, как если бы это была вошь, и никогда не жалеет о такой утрате; примерно в это время от болезней скончались кузен короля и его личный слуга, что, по свидетельству очевидцев, не вызвало у Карла ни сожаления, ни удивления[307]);