На сей раз Франциско не пошел обедать в «Бульвар»: не было ни аппетита, ни повода пригубить вино. Он обдумывал, как преподнести результат сегодняшнего разговора партнеру и инвесторам. По ходу дела он соображал, как найти подход к начальству того чиновника, который свято верил толстым томам регистров, заполненных еще от руки, и не доверял современным доказательствам в виде спутниковой съемки с видами улиц, маршрутами ГПС и прочими неоспоримыми подтверждениями того, что улица является не только проходной, но и обеспечивает выход транспорта на шоссе.

Ситуацию он объяснил как мог, и все сошлись во мнении, что в Аргентине возможно всякое, и 20 лет – это ничто для мировой истории, но все же надо надеяться, что не понадобится еще столько же, чтобы внести изменения в городские планы и регистры.

Прошло время, комиссия дорожных инспекторов была готова выехать на объект. Франциско лично сопровождал ее, показывал, где будет стоять дом, где заканчивается его территория, какие существуют подъезды к нему. Он перекрикивал шум транспорта, доносившейся с шоссе, на которое выходила улица Пилькомажо, где они стояли. Затем он предложил всем пообедать в мясном ресторанчике по соседству с гаражом. Инспектора из муниципалитета пообещали написать отчет и внести поправку в реестр. Казалось, все было улажено, и на этот раз Франциско запивал свои мечты о многоэтажном доме красным вином.

Он преподнес оптимистичную версию о развитии событий инвесторам, стратегически выждал две недели и позвонил в управление. И услышал, что решение по поводу «проекта Пилькомажо»… принято отрицательное.

Не вдаваясь в долгие выяснения по телефону, он немедленно рванул на своем кокетливом серебристом «ситроене» в муниципальное управление, превышая скорость и игнорируя стоп-знаки. В здание он вошел без своей обычной улыбки, сказав, что ему назначена встреча, и не дожидаясь, пока клерк сверится со списком фамилий, зашагал к кабинету, в котором уже не раз бывал.

Знакомый чиновник встретил его как старого приятеля, он даже посочувствовал, когда услышал, что проект заморожен по причине «тупиковости» улицы, по которой уже более пятнадцати лет организовано движение.

– Да вы не волнуйтесь так, присядьте… Я вас понимаю… и я вам верю, что улица не тупиковая. Но ведь, дорогой мой, это же не решается за два дня! Надо собрать подписи… изменение реестра это же серьезное дело!

Затем он подробно изложил все стадии того, что в Аргентине называют «трамите». Слово это обозначает любое бюрократическое действие, направленное на получение всевозможных разрешений или запретов, а также оплату и перерасчет лицевых и коммунальных счетов, оформление транспортных средств, выдачу сертификатов, получение лицензий, водительских прав или вообще каких-либо документов.

Будучи далеко не новичком в области преодоления всевозможных бюрократических препон на пути разрешения всевозможных «трамите», Франциско начал искать связи в Министерстве урбанистической застройки, которые у него, как у всякого уважающего себя архитектора, конечно же, когда-то были, но, увы, остались в прошлом, так как карьеру архитектора он уже давно забросил, посвятив себя танго, благо, у него были приличный доход рантье и стабильность. Обзвонив своих прежних коллег и друзей, он не без удивления отметил, что образ жизни рантье ведут многие из них. Большинство его знакомых, как и он, сдавали в аренду недвижимость, которой успели запастись, полагая, что самые лучшие инвестиции в их непредсказуемой стране – это инвестиции в «кирпичи», поскольку все остальное, вроде банковских вкладов, депозитов и прочих цивилизованных форм сохранения и приумножения денег, уже не раз обнулялось, девальвировалось, замораживалось, а то и конфисковывалось государством в разные годы и под разными названиями. Еще свежо было в памяти «корралито» 2001 года, последовавшее за дефолтом Аргентины, в результате чего банковские вклады сначала стали недоступны для владельцев, а потом превратились в жалкие гроши, когда вся страна в один день перешла на миллионы. История российских девяностых годов зеркально отразилась конгруэтным изображением по другую сторону экватора, подтвердив законы глобализации.

В последующие месяцы Франциско был занят нахождением подходов к чиновникам, определением размеров взятки и стратегических маневров ее вручения, а также поиском всевозможных окольных путей преодоления возникшей на пути к большим деньгам и своей самореализации преграды. Он даже забросил танго, всецело погрузившись в другую игру, поскольку больше всего в жизни не любил отступать от намеченного плана и всегда добивался положительного для себя решения во всех ситуациях (исключая, однако, из этого списка перипетии его личной жизни).

Прошло немало времени. Так получились, что наши пути с Франциско разошлись и мы долго не виделись. Уже сменился календарный год, когда мы случайно столкнулись на площади в Сан-Тельмо.

Был летний вечер, играл оркестр, иностранцы пили пиво за столиками, выставленными наружу из кафе, танцующие пары двигались по деревянному настилу поверх брусчатой мостовой. Я заприметила яркой расцветки рубашку архитектора, ведущего свою молодую спутницу в танце, демонстрируя хорошо выученные и от-практикованные на занятиях шаги, правда абсолютно не попадающие в ритм музыки. Когда закончилась тан-да, и он проводил партнершу до ее места, я подошла поприветствовать его, спросить, как дела и что нового в жизни, помимо яркой рубашки и черно-белых лакированных туфель профессионального танцора.

Он улыбнулся свежеотбеленными крупными зубами и сказал, что у него все хорошо.

– Что с Пилькомажо? Началось строительство? – поинтересовалась я.

– Нет, что ты… буду я свою молодость губить! – пошутил шестидесятипятилетний архитектор. – Пока доказывали, что Пилькомажо проходная улица, потеряли инвесторов, потом девальвировался доллар, причем сам, в свободном полете, потом сменилось руководство отдела, занимавшегося этим вопросом, и никто вообще не мог найти кадастровый реестр района. Решили создать новый, но на это требуется много времени. Я между тем купил и отремонтировал очередную квартиру, стал ее сдавать. А гараж мне и так приносит деньги. Да и вообще, знаешь… Иногда в Аргентине прибыльнее всего ничего не делать, – доверительно сообщил мне он. – Меньше делаешь – меньше теряешь в процессе. И здоровья, и денег. Эта формула, наверное, не понятна родившимся не здесь, – заключил он с превосходством знатока аргентинской формулы успеха, глядя на мое озадаченное лицо.

Что бы ни происходило – в стране ли или на всей планете, – для аргентинцев нет темы важнее футбола. Ну нет ее, поверьте. Футбол проник, оплел и растворился практически во всех сторонах здешней жизни, включая политическую. Сорокамиллионное население страны практически поделилось пополам: при наличии нескольких основных команд, две – «Ла Бока» и «Ривер» – по накалу бушующих вокруг них страстей, скандалов и количеству болельщиков создали два полюса противостояния, две социальные группы. Болельщики других столичных команд: «Расинг», «Сан-Лоренцо» и «Уракан» – всего лишь экстравагантные индивидуалисты, шагающие не в ногу. Количество чемпионатов, кубков, национальных и региональных соревнований подсчитать мне не по силам. Потому что, как только заканчивается Кубок «Либертадора», начинается «Метрополитано», а тут уже и Кубок Америки совсем на носу. Ну а между делом идут постоянные отборочные турниры на Суперкубок. Все это подробно освещается специальным каналом телевидения «Футбол для всех», вызывающим постоянные политические споры о его финансировании, а также многочисленными радиостанциями.