Осенью темнеет рано, а в тот вечер было пасмурно, тучивисели низко и темень была хоть глаз выколи. Вместо Вадима возле воротмилицейское оцепление. Я торопливо достала удостоверение, но тут увиделаВалеру, он бежал мне навстречу.

– Пропустите, – махнул он рукоймилиционерам. – Идем быстрее, – поторопил он меня.. – Артемпросил тебя встретить. Тут уже все начальство, только тебя не хватает.

– Спасибо за заботу, – буркнули я.

– Вешнякова благодари. Он что-то насчет интуициизагнул, твоей, что ли?

– Ты лучше скажи, что нашли?

– Отгадай с трех раз? – радостно фыркнул Валера.

– Труп? – проявила я чудеса сообразительности.

– Если б. Хуже.

– Что может быть хуже трупа? – не поверила я.

– Хуже трупа может быть три трупа, – просветилменя Валера. – И это не предел. Пока только две опоры проверили, а ихсемь.

– Урожайно, – покачала я головой.

Я обратила внимание на внушительную толпу народа передоцеплением. Люди нервно переговаривались, кто-то сдавленно крикнул. Я подаласьвместе со всеми вперед и в свете прожекторов увидела кран и подвешенное кстреле нечто, чему не сразу нашла название, а когда нашла, поспешноотвернулась.

– Вот и третьего вытащили, – удовлетворенно кивнулВалера. Я отошла в сторону. После яркого света предметы в темноте расплывались,я почти ничего не видела и не заметила Вешнякова.

– Привет, – вздохнул он, – не ездить мне на«Феррари».

– Да уж, – ответила я. Обычное красноречие мне наэтот раз изменило. Если честно, я и сама не знала, что ожидала найти. Наверное,все-таки труп. Но уж не три, это точно.

– Скажи честно, – вздохнул Артем. – Тебекто-то звонил? Как ты узнала?

– Ничего я не знала. Интуиция.

– Так я и поверю... Ох, что теперь будет... отпуска мнеточно не видать... А все ты, – рыкнул он и отвернулся в сильнейшемрасстройстве, а я сочла за благо смыться.

Утром по городу поползли слухи – один страшнее другого.Трупы уже исчислялись десятками. «Губернские ведомости» вышли со статьей сдурацким названием «Гудзонский синдром». Не мне одной тазики с цементоммерещились. Я тяжко вздохнула, потом прошла в ванную, постояла под душем,приводя мысли в порядок. Из зеркала на меня смотрела недовольная физиономия стоскливым выражением глаз.

– А мне все по фигу, – громко сказала я и тут жеопечалилась, изо всех сил сочувствуя Вешнякову. Втравила парня в историю, атеперь – в кусты... Впрочем, сейчас при всем желании ему ничем не поможешь.Начальство сбилось кучей, трудовой энтузиазм захлестывает, следовательно, нормальноработать не дадут. Надо выждать несколько дней, пока все стихнет.

И я смылась к друзьям на дачу, оставив мобильный дома. Тридня мы с Сашкой наслаждались природой, но любопытство – худший из грехов, и повечерам я включала телевизор. В местных новостях по второму каналу господинНиколаев заверил общественность, что лучшие силы брошены на раскрытие и прочеев том же духе. Выступали чины из милиции с какими-то невнятными заявлениями,что позволило журналистам фантазировать в свое удовольствие. Я уяснила одно:трупов по-прежнему три, далее темный лес, который остается темным в интересахследствия. Я порадовалась, что сижу на даче, а еще тому, что на вольных хлебахи все это меня по большому счету не касается.

Моя любовь к природе никогда не отличалась длительностью, даи совесть все же меня беспокоила. На четвертый день я вернулась домой.Автоответчик был забит сообщениями от самых разных людей, голосовая почта намобильном тоже. Больше всех старался Вешняков, последние сообщения от него быликороткими и состояли исключительно из нецензурных выражений.

Я поехала к Вешнякову, взяв с собой Сашку. Хороший человекпри собаке поносить меня последними словами не должен, а Вешняков хорошийчеловек, в это я свято верила, хоть сейчас он и злой.

Я вежливо постучала и заглянула в кабинет, услышавотрывистое «да». Вешняков с разнесчастным видом сидел за столом; заваленнымбумагами.

– Явилась, – буркнул он. Я вошла и с сиротскимвидом устроилась на краешке стула, держа сумку с Сашкой на коленях. Тот робкотявкнул, приветствуя Вешнякова. Артем приподнялся и, перегнувшись через стол,погладил мою собаку, из чего я заключила, что не все человеческие чувства егопокинули. – Убил бы твою хозяйку, – счел нужным пожаловатьсяВешняков. – Да тебя сиротить не хочется.

– Ты уж поаккуратней, – закивала я. – Ближе,чем ты, у собачки никого нет, придется усыновлять. А, говоря между нами, ондовольно вредный.

– Есть в кого, – съязвил Вешняков.

– Как дела не спрашиваю, телик смотрела.

– Куда слиняла? – хмыкнул он.

– На дачу.

– Правильно, я бы тоже слинял. А дела хреновые.

Общественность в шоке, теперь вынь да положь убийц.

А у нас что? У нас только твоя интуиция. Ох, сколько кровиона мне попортила. Душу вынули анонимным телефонным звонком. Знал ведь, чтонельзя тебя слушать. С законом шутки плохи: так и вышло, три слоя стружки сменя сняли. Знаешь, чем мы сейчас заняты: всем скопом ищем звонившего. Чего тырожу кривишь?

Я серьезно. Единственная зацепка. Логика проста: звонившийзнал о преступлении, следовательно, и о преступниках ему должно быть что-тоизвестно.

– Сочувствую, – кивнула я.

– Совести у тебя нет, – обиделся Артем. – Каксвяжешься с тобой, так одни неприятности на мою голову. Скажи честно: этоправда интуиция или все-таки что-то было?

– Было. Вещий сон.

– И никаких намеков от граждан во плоти?

– Я говорила с теми же людьми, что и ты. И ничегонового от них я не услышала. Новости есть?

– Воз и маленькая тележка. Только... – Артемзамолчал, вздохнул, с тоской глядя на меня, и продолжил:

– Если хочешь знать мое мнение – дело дохлое.

Очередной «висяк». А раз по телику только и болтают отрупах, нам шею намылят, да что толку? Выговор в поимке убийц не особопомогает.

– А чего так пессимистично?

– Пессимистично потому, что реальных зацепок нет.Поначалу начальство руками размахивало и всех арестовать грозилось, от Ковтанадо последнего рабочего. Но очухались и ограничились подпиской о невыезде.