Через два месяца после знакомства я переехала к нему. Еще через месяц мы тихо расписались в загсе. В цирке об этом узнали далеко не сразу, тем более, фамилию я менять не стала. Тогда я словно стеснялась этого брака, хотя вряд ли кто-то стал бы меня осуждать. Если кто-то даже и знал о нас с Сашкой, всем было глубоко на это наплевать. Так что неловко мне было, наверно, только перед самой собой. Неловко за эту внезапную и совершенно непонятную влюбленность. Ведь он не понравился мне ни с первого взгляда, ни со второго, ни с третьего. И даже проводить себя до дома я ему разрешила только потому, что пошел дождь, а у меня не было зонта. Мне до сих пор было непонятно, как Андрею удалось захватить меня в плен без единого выстрела. Впрочем, анализировать это сейчас хотелось меньше всего на свете.

После свадьбы Андрей, как и прочее семейство, на мои выступления больше ни разу не заявился. Но если родители и Софья объясняли это тем, что слишком волнуются, он был более категоричен.

«Не хватало еще смотреть, как тебя лапает один посторонний мужик и еще сотни пускают слюни, пялясь на твою анатомию», - отрезал Андрей, когда я спросила, почему он больше не приходит в цирк.

На мой вполне резонный вопрос, почему это не смущало его раньше, он ответил, что смущало, но у него не было права голоса. Впрочем, тогда нам удалось как-то договориться, и все же скандалы нет-нет да и случались, особенно когда я уезжала на гастроли. Каждый раз, возвращаясь, я с тоской ждала: вот сейчас зайду в квартиру – и начнется… Иногда обходилось парой вполне мирных, даже со смешком, но все равно довольно обидных фраз. Иногда получалась полновесная ссора. Потом мы мирились – если можно было это так назвать. Просто Андрей вылезал из панциря своей обиды и делал вид, что ничего не произошло. Или еще похлеще – что он меня прощает. За что – так и оставалось невыясненным.

А еще он периодически закатывал сцены, что у всех мужиков нормальные жены – варят борщи, стирают носки и по вечерам ждут мужей с работы, а я… Борщи я варила, носки в стиральную машину загружала, но по вечерам – да, не ждала. По вечерам меня вообще не было дома. Кроме выходных, конечно. Почему все это терпела? Наверно, потому, что тогда меня ничто не могло задеть слишком сильно. Как будто изнутри наросла ледяная корка, сквозь которую почти ничего не пробивалось. Выслушав Андрюшины вопли, я просто пожимала плечами и уходила на кухню или в ванную. Что бесило его еще больше.

Если хорошо подумать, единственная за три года широкомасштабная ссора произошла у нас недели за две до той роковой репетиции. Сейчас я даже не смогла вспомнить, что послужило поводом, но тогда терпение просто лопнуло. До драки дело не дошло, но я очень доходчиво объяснила, насколько сильно он меня достал и что этот скандал – последний.

Андрей понял, что шутки кончились, и притих. Не знаю, насколько его хватило бы, но тут ему выпал даже не козырь – джокер. Конечно, удовольствие ухаживать за лежачей больной ниже среднего – да он и не пытался скрыть свой нимб мученика. Но произошло то, о чем мне твердила Юлька и о чем сразу же догадался Глеб. Андрей получил надо мной неограниченную власть. Сначала физическую, а потом и эмоциональную. Ему даже не пришлось меня сильно ломать – я и так уже была почти сломлена. Только чуть-чуть надавить.

А ведь я еще могла вернуться в цирк. Пусть не воздушной гимнасткой, пусть в партер. Моя «флинаменальная пуплес» снова пришла на помощь. Обычно после травм позвоночника акробаты и гимнасты уже не возвращаются – слишком велик риск повторных повреждений. Но я восстановилась полностью – что само по себе было чудом. Меня ждали – однако Андрей настоял на том, чтобы я отказалась. Потом – чтобы поступила в вуз. Неважно куда, неважно, на какую специальность. Потом сам нашел мне нудную, однообразную работу в страховой компании. А потом… я поняла, что меня засосало в болото.

- Ника, иди сзади, - сказал Глеб, когда мы вышли на лестницу, ведущую к набережной.

- Почему? Вчера на тропе ты наоборот меня вперед загнал.

- Вчера ты могла поскользнуться на иголках, и я – может быть – успел бы тебя поймать. А на лестницах и крутых склонах выше должен быть тот, кто легче. Если вдруг сорвется и покатится вниз, нижний сможет его задержать. А тяжелый снесет на хрен.

Я шла сзади и жадно смотрела на его спину и ягодицы, чувствуя, как тяжело пульсирует кровь ниже ватерлинии. Мысли шли блоками.

Твою ж мать, Королёва, ты и в самом деле нимфоманка. Как будто с голодного острова. По несколько раз за день – и все мало. А раньше раза в неделю было за глаза и за уши. Да еще и представлять всякую похабщину приходилось для стимула.

И что теперь с этим дальше делать? Ну ладно еще, если Глеб просто нашел во мне какую-то волшебную кнопку и теперь я буду бросаться на каждого мало-мальски симпатичного мужика. Мужиков, в конце концов, на свете много, я тоже не урод, не умру от недотраха. Но что, если все это эротическое колдунство связано исключительно с ним одним? Надеяться на то, что к концу отпуска раствор все-таки станет пересыщенным и кристаллы выпадут в нерастворимый осадок?

А еще мне казалось, что от такого неумеренного секса уже должны были начаться гинекологические проблемы. Но нет, ни намека. Дело в желании? В технике? Или в том, что мы подходим друг другу анатомически, как штепсель и розетка?

От мыслей о штепселе и розетке мне стало совсем нехорошо, то есть хорошо, но… В общем, я была рада, когда чертова лестница наконец закончилась.

- Так куда идем? – спросил Глеб, когда мы позавтракали в бандитерской и вышли на набережную. – На Рат или на Сустепан?

Я задумалась. Камни на левом берегу бухты были ближе. Но я снова вспомнила мыс, смутное ночное предчувствие – и поняла, что вообще не хочу идти на ту сторону.

- Пойдем на Рат. Туда, где галька.

Мне показалось, что Глеб вздохнул с облегчением, и я подумала, что сделала правильный выбор.

Мы прошли по короткой улице, идущей через узкий перешеек Рата - правого полуострова, пересекли площадь с автобусной остановкой и двинулись вдоль берега. В отличие от Сустепана, левого полуострова, здесь была не дикая тропа, а вполне пристойная асфальтовая дорожка.

Пляж оказался совсем крохотным: две бетонные платформы с лежаками, узкая полоска гальки между ними и камни вперемешку с галькой сбоку. Солнце поднялось уже довольно высоко, но народу почти не было.

- Может, все-таки на лежанку? – предложил Глеб. – Пока котики не сползлись?

Подумав, я позволила себя уговорить, и мы выбрали самые крайние лежаки. Тут же подскочил сборщик податей с сумкой-напузником и унес в клювике шестьдесят кун.

- Две кружки пива, - проворчала я, укладывая свой матрас на лежак. – Лежаки стоят, как две кружки пива.

- Ника, тебе никто не говорил, что женский алкоголизм неизлечим? – словно между прочим поинтересовался Глеб.

- Точно так же, как и мужское пивное брюхо, - отбила подачу я. – Кстати, когда ты успеваешь в качалку ходить? Чтобы брюха не было?