по солнечной комнате, за окнами которой зеленый склон, огромная вода и желтый собор на слиянии двух рек. Ника увидела вихор на его макушке, закручивающийся так же, как у Егора, и нежные пухлые щеки с ямочками, и серо-голубые, как у ее мамы, глаза.

Егор разливался соловьем, целовал ей пальцы, они много смеялись, и день был такой светлый и безмятежный, словно все самое плохое уже позади.

Вечером Нике позвонил Харитон.

– Надо поговорить!

Она была уверена, что речь пойдет о деньгах. Харитон давно поглядывал в сторону подмосковного санатория, где занимались реабилитацией таких подростков, как его сын, но денег это стоило несусветных, а шансы на улучшение были невысоки.

Они встретились перед его домом. Харитон долго мялся, тянул время, выхаживал туда-сюда по тротуару, хромая сильнее обычного, и когда Ника, потеряв терпение, уже готова была сказать: «Харитон, ты назови сумму, а там решим!», он обернулся и сердито выпалил:

– Дело не мое, но молчать не буду. Мужа твоего видели с бабой.

– С какой бабой? – оторопела Ника.

– Со Светкой Кравченко. Он к ней неделю подряд приезжает в обед как к себе домой.

Свету Кравченко Ника вспомнила сразу. Самая красивая из девушек, которые работали у них, пока не случился кризис. Высокая, белозубая, гладкая, как молодой тюлень. Лихо водит. Об этом ей сказал сам Егор, когда Кравченко как-то подвозила его, пока его машина была в ремонте. «Ты бы видела, как она носится! Тут встроилась, там подрезала… Агрессивно гоняет наша Светочка».

– Может, Света заболела, и он ей продукты приносит? – скучным голосом сказала Ника.

– Может, – согласился Харитон. – А там и супчик из них готовит, и котлетки с гарниром. Так часа три-четыре и проходит. А потом ведь и покормить человека надо, сам-то он ложку до рта не донесет по болезни.

Ника отошла в сторону и села на скамейку. Она не понимала, что ощущает. Все было замечательно: и разговоры о переезде, и воодушевление Егора, и их общий успех… В один миг весь прекрасный сегодняшний день съежился и истлел. На месте грибной корзины осталась сморщенная липкая дрянь.

Харитон тяжело опустился рядом.

– Ты меня прости, Ника… Может, надо было промолчать.

– Нет, все правильно…

Ее обожгло стыдом. Харитон неловко положил корявую ладонь ей на плечо.

– Это я виновата, – пробормотала Ника. – Надо было его поддержать, когда он начал пить… А я как мальчишку отчитала, требовала, чтобы он собрался, а стало только хуже…

– Само собой, – опять согласился мастер. – У нас, мужиков, знаешь, с этим просто. Чуть обидели тебя – ищи, в кого бы письку свою пристроить. – Ника невольно фыркнула. – Дурью не майся, милая. Егор повел себя по-свински, и виноватых в этом нету, кроме него. В жизнь твою я лезть не хочу, но тебя я знаю. Последнее дело – себя корить. Эдак ты бог знает до чего договоришься.

– А что же делать? – после долгого молчания спросила Ника. – Я не понимаю… У нас все было хорошо.

– Здесь я тебе не советчик. Что делать – это только ты сама знаешь.

Она покачала головой:

– Я не знаю.

– Сгоряча не руби, дождись хотя бы утра. И лучше не завтрашнего, а послезавтрашнего. Если что, звони в любое время. Пойдем, провожу тебя. Поздно уже. Сейчас твой олух начнет тревожиться.

– И что ты сделала? – спросила Даша.

Она обхватила руками колени и жадно слушала. «Зря я на нее это все вываливаю, – подумала Ника. – А впрочем… Она с ним жила, слушала его рассказы обо мне. Ничего страшного не случится, если теперь послушает мои».

– Я дотерпела до утра, – сказала она. – Утром пришла на кухню и бухнула с порога, что знаю о любовнице. Не было никаких сил играть с ним, ловить на измене… Да и противно.

– А он что?

– Сначала отпирался. Потом начал наседать: с чего ты это взяла? С ходу взял обвинительный тон! – Ника усмехнулась.

– Ты Харитона не сдала? – встревожилась Даша.

– Что ты! Нет, я молчала и обдумывала, что делать дальше. Егор испугался, притих, начал просить прощения…

– И ты простила, конечно!

Ника впервые почувствовала потребность оправдаться.

– Я его очень любила тогда. И еще мы вдвоем замечательно управляли фабрикой. Без Егора ничего не получилось бы.

– Без тебя тоже!

– Однако это с самого начала была его идея. Он вкалывал в старом гараже, а не я. И это Егор организовал все так, что клиенты не только возвращались к нам, но и приводили знакомых. Я подумала, что мы не можем все разрушить из-за одной его измены. Егор пообещал, что больше такого не повторится.

– Надолго его хватило? – ехидно спросила Даша.

«М-да, все-таки эта девочка понимает многовато для своего возраста».

– Месяцев на пять, – помолчав, сказала Ника. – Правда, я не следила за ним, так что, может, все началось раньше. В первый год он еще скрывался. Или хотя бы давал себе труд лгать, когда я спрашивала его, где он был. А потом… Слушай, тебе спать не пора? – спохватилась она. – Засиделись мы с тобой…

Девушка не ответила. Она к чему-то прислушивалась.

– Показалось, Буран заскулил…

– Ты отсюда не можешь его услышать, – удивленно сказала Ника. – Если только Зафира его не выпустила, что вряд ли…

Она все-таки подошла к окну и отдернула штору. Нет, никого.

– Я иногда собак не ушами слышу, – непонятно сказала Даша. – Наверное, ему там тоскливо с Зафирой и он просится сюда.

– Хочешь проверить, как у него дела?

– Не! – Даша отмахнулась. – Привыкнет! Собакам, знаешь, тоже лишних поблажек давать не надо. Он и так здесь как у Христа за пазухой. Совсем как я!

– А у Егора тебе нравилось? – неожиданно спросила Ника.

– Поначалу – да. А потом как-то странно все стало.

Она не стала расшифровывать это «странно», а Ника не стала настаивать.

– Давай все-таки спать пойдем, уже поздно. – Она поднялась. – Завтра расскажу тебе, к чему у нас с Егором все пришло. Если тебе будет интересно.

Позже Ника часто возвращалась мыслями к другой истории. Она проходила у нее под грифом «Пожарный».

Ника быстро взрослела. Девичьи представления о плохом и хорошем исчезли после погружения в реальный мир, а погрузиться ей пришлось основательно.

Иногда она задумывалась, кем стала бы без Сотникова. Вышла бы замуж за правильного благополучного юношу из тех, что ухаживали за ней с полного одобрения матерей и отцов, – она всегда нравилась родителям своих бойфрендов. До старости застряла бы в бухгалтерии. Носила бы трикотажные кофты и крупные бусы. Со временем закостенела бы в своих узколобых воззрениях на мир и людей. Самодовольно считала бы себя безусловно хорошим человеком.