– Я не сломаю себе шею.

– Или я сломаю себе шею, и ты будешь чувствовать себя ужасно.

Она схватила его за запястье и потащила к краю пропасти.

– Смотри. Не так уж и страшно.

В пятидесяти ярдах ниже склон холма спускался в расщелину, поросшую зарослями тростника. Несомненно, спуск будет болезненным, но он оказался умеренным, а не смертельной ловушкой, как представлял себе Элиас.

– Но я ужасный «везунчик». – Он обвил руками талию Джозефины и оттащил ее от края. Их близость нарушала несколько правил поведения, но они были молоды. Они были друзьями.

– Тебе тоже нужно скатиться с этого холма. – Джозефина улыбнулась и взъерошила его волосы, смахнув темные локоны на глаза. – Когда мир кажется темным, мы должны искать светлое пятно, чтобы стать светлее. Мы выбираем наши радости. – Она взглянула на него на мгновение, и смысл стал ему ясен.

Склон холма был ее счастьем. Это была свобода.

Элиас кивнул, его горло сжалось от вздоха.

– Ты скатишься с этого холма вместе со мной, Элиас Уэлби. И если мы умрем, то… по крайней мере, умрем со смехом. – Джозефина подтолкнула его локтем. – Ты со мной?

– Я с тобой, – вздохнул Элиас. Он хотел, чтобы ее пальцы запутывались в его кудрях, а его руки обвивались вокруг ее талии. Всегда. Он хотел ее. В этот момент. Всегда.

Он выпутался из сюртука и отбросил его в сторону. Холодный воздух обжег его кожу, сквозь жилет и рубашку. Конечно, миссис Кейперс, узнав о его поступке, назвала бы его дураком. Возможно, он даже согласился бы с ней, но для Джозефины он подхватил бы воспаление легких, потерял бы палец на ноге от обморожения или скатился бы с горы. Его чувства не имели смысла. Они оставались тайной за семью замками.

И чем больше чувств он испытывал, тем меньше мог в них разобраться.

Джозефина накрыла его сюртук своей шалью, затем присела на вершине холма. Она смотрела на землю внизу, ее лицо светилось новыми красками. Боролась ли она со своими эмоциями, как Элиас боролся со своими? О, как ему хотелось заключить ее в объятия и сказать, что отчаяние – это не преступление. Иногда это было все, что нужно человеку, – разрешение развалиться на части и найти безопасное место для восстановления.

– На счет три, – с задором сказал Элиас.

– Три! Джозефина бросилась вниз по склону. Она упала набок и покатилась, как клубок ниток, ее визг разнесся по вересковой пустоши.

– Подожди, Джози… – Элиас скрестил руки и бросился головой вперед, что сразу показалось ему плохой идеей, так как мир закружился вокруг него. Он сиганул вниз по склону, задыхаясь от ощущений – грязь попала в глаза, желчь застряла в горле, а головокружение было таким сильным, что он видел звезды.

Скоро почва выровнялась. Ему нужно было продержаться еще несколько секунд. Но боль становилась все сильнее, удары и толчки – все жестче. Он кричал и задыхался оттого, что в рот залетал дерн. Если это был поединок с холмом, то холм, несомненно, побеждал.

Элиас обмяк. Глубокая чернота, словно растекающиеся чернила, разлилась перед его взором, а когда она рассеялась, он обнаружил себя распростертым у подножия холма в окружении вереска и тростника. Он застонал, в его теле пульсировала сильная боль. От падения он покрылся синяками с головы до ног. Скорее всего, на следующий день он не сможет даже встать с постели, что было не самой худшей участью. Миссис Кейперс будет настаивать на белом супе, теплых одеялах и полноценном отдыхе.

– Джозефина? – Элиас резко сел. Он увидел ее на расстоянии вытянутой руки, ее одежда была испачкана грязью и травой. – Ты в порядке?

Она схватилась за живот и засмеялась, слезы потекли по ее щекам.

– Нет, но я не могу перестать улыбаться. Я не могу убрать с лица эту ужасную ухмылку. Я хочу показать, насколько я не в порядке, но мое тело слишком сломлено… или, возможно, оно так устало от боли и печали, что решило существовать в отрицании. Я не знаю. Все, что я могу сказать, это то, что я не в порядке. Я хочу плакать.

Ее признание прорвалось сквозь затуманенное болью сознание Элиаса, высвобождая эмоции, которые он тщетно пытался забыть. Он тоже был не в порядке. Он хотел быть целым и невредимым, потому что другие люди казались невосприимчивыми к боли, которую он чувствовал. И опять же, ни один человек не выражал свои чувства так, как Джозефина. Она облекла свои страдания – смерть отца, помолвку с Себастьяном – в слова.

И она не стыдилась об этом говорить.

Элиас подполз к ней, его локти погрузились в грязь.

– Ты казалась довольной…

– Позволь заверить тебя, что я была глубоко несчастна. – Джозефина перевернулась на спину и вытерла глаза. – Прости. Я время от времени подвержена таким мрачным настроениям.

– Ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал, – прошептал Элиас. Он положил свою руку рядом с ее рукой, чтобы почувствовать тепло ее кожи.

– Мой отец говорил мне, что… чтобы жить, не нужно быть сильным и мужественным, достаточно просто бодрствовать. Он говорил, что мир похож на глубокий бассейн, дно которого усыпано ракушками. Некоторые из них сливаются с песком. Другие сверкают и переливаются. А яркие раковины – это те, которыми люди дорожат. Они вызывают радость, потому что осмеливаются отражать свет в мрачном месте. – Тело Джозефины расслабилось. Она повернула руку так, что костяшки ее пальцев уперлись в мизинец Элиаса. – Я хочу жить яркой, наполненной жизнью.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, заставила Элиаса вздрогнуть. Он понимал, что Джозефина выбирает свои радости, чтобы избавить других от боли. Она старалась отражать свет, когда мир окутывала тьма. Она не спала, и ей было больно. Она была яркой оболочкой, но пески печали погребали ее, давя своей массой.

Элиас утратил свой свет много лет назад. Он позволил мраку притупить его и с тех пор жил в его тени. Что он мог сделать, чтобы помочь Джозефине? Он не мог ни воскресить ее отца, ни разорвать помолвку с Себастьяном. Он даже не мог вызвать должного отклика.