кто возглавляет в настоящий момент страну, уже не просто революционеры, они личности, которые, захватив власть, заинтересованы удержать ее и пользоваться ею». Они «искренне желают мира», что, по его мнению, может служить прекрасным основанием для начала диалога и поиска компромисса{151}.

Более или менее Черчилль был искренен в первой причине. Он даже предлагал заключить союз с Лениным и Троцким, гарантировав им защиту от контрреволюции и усиление их персональной власти в ответ на продолжение сражаться на стороне Антанты{152}. Но вряд ли даже эта причина с возмущением «актом предательства» была существенной, поскольку основная активность Черчилля в поддержке интервенции пришлась на 1919 и 1920 годы, когда победа над Германией уже была одержана. Антибольшевистские настроения Черчилля, которые, как мы увидим дальше, принесли ему существенные репутационные издержки, больше имели не рациональную, а эмоциональную природу. Черчилль ненавидел большевизм всеми фибрами своей души, поскольку в его понимании это глубоко противоречило его самосознанию патриция и всем тем ценностям, которые составляли основу его политического мировоззрения. События в России представляли для него не только мировую катастрофу, но и личное оскорбление. Именно поэтому он использовал столь резкие и далекие от дипломатического политеса сравнения, считая, что «признание большевиков сродни легализации содомии». Он называл большевиков «врагами рода человеческого» и призывал к их «уничтожению любой ценой». Даже спустя десять лет, когда накал страстей должен был ослабнуть, в своих исторических сочинениях, рассчитанных не только на современников, но и на потомков, он писал о приходе большевиков, как об «отравлении, заражении и зачумлении России», которая отныне наполнилась «вооруженными ордами, сражавшимися не только с помощью штыков и пушек, но также с помощью мириад тифозных бацилл, убивавших человеческие тела», и «политическими доктринами, разрушавшими здоровье и душу народа». Черчилль видел себя спасителем и избавителем от поразившей Россию заразы, предлагая премьер-министру после победы белогвардейцев направить его в Москву «своего рода послом», чтобы он помог Деникину написать новую конституцию России. Примечательно при этом, что Ллойд Джордж не возражал против подобной инициативы{153}.

Все эти миротворческие и благородные посылы с защитой прав и свобод не должны вводить в заблуждение. Для России, как суверенного государства, появление внешних игроков привело бы к любому описанному выше сценарию от захвата ресурсов и средств производства до расчленения на маленькие и беззащитные государства. И здесь уже и без Черчилля с его конституцией быстро установили бы новый порядок все те британские, французские и американские дельцы, которые начали вывоз ресурсов и создание предприятий в Архангельске и Мурманске. Что же касается Черчилля, то его участие в интервенции является поучительным периодом, показывающим, как происходит разложение и покорение другого государства. Например, какую роль играет пропаганда и как активно привлекаются СМИ. «Я все больше убеждаюсь в том, что сегодня в Англии не может быть более ценной пропаганды, чем красочное описание насилия и жестокостей большевиков, – писал Черчилль лорду Бивербруку 23 февраля 1918 года – датой, которая по иронии стала официальным днем создания РККА. – Думаю, что следует поощрять как можно более широкую публикацию в газетах известий о хаосе и анархии в России». В дальнейшем Черчилль будет неоднократно собирать журналистов, объясняя, как следует преподносить события в России, кого из лидеров Белого движения следует превозносить и к чему призывать читателей газет. Интервенция показывает, чьими руками ведется война с минимальным привлечением собственных войск и активным снабжением армий местных жителей, недовольных новым режимом. Если же местных войск не хватит, тогда можно обратиться к иностранцам, например, к проигравшим в войне немцам. «Мы должны воссоздать немецкую армию!» – призывал Черчилль, заявляя, что его политика сводится к следующему: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами». Главное, чтобы согласно классическому принципу британской дипломатии вся грязная и затратная работа делалась чужими руками. «Не сердитесь на меня за моего Колчака, есть реальная надежда, что он будет таскать каштаны из огня для всех нас», – писал Черчилль премьер-министру. В то время как одни народы проливали реки своей крови, на всех фронтах Гражданской войны за три года погибло всего 329 британских подданных. Интервенция также показывает, что при всей погруженности в проблемы и особенности чужого государства интервенты слабо разбираются в том, что там происходит на самом деле. Их оценки часто оказываются ошибочными, а прогнозы – неправильными. Так, когда в августе 1919 года войска Деникина овладели Одессой, Черчилль восторженно восклицал, что «наше дело растет изо дня в день». «Ничто не может спасти большевистскую систему или большевистский режим», – заявил он на следующий месяц премьер-министру. В его представлении «большевистская система с самого начала была обречена на гибель, так как противоречила основополагающим принципам цивилизованного общества». Каково же было его удивление, когда большевики смогли удержать власть, а белогвардейская волна постепенно стала сходить на нет, пока не покинула страну с крымского побережья{154}.

Интервенция также показательна еще одним моментом. Обычно считается, что внешняя политика государства представляет собой монолитную стрелу, которая, рассекая пространство и время, целенаправленно летит в заданном направлении. На самом деле она похожа на бесформенное облако, представляющее собой совокупность не только разных взглядов разных политиков, за которыми стоят несовпадающие мнения и противоречивые интересы, но и винегрет непостоянных точек зрения даже одного государственного деятеля. Это облако постоянно меняет свой курс, иногда двигаясь в разных направлениях и даже достигая порой одновременно разных берегов. Взгляды Черчилля не пользовались популярностью в британском обществе, измученном войной и пандемией испанского гриппа. Не разделяли их и многие британские политики, которые идеологическим соображениям предпочитали практическую целесообразность с установлением долговременных и плодотворных торговых отношений с Советской Россией. Свое мнение было и у Ллойд Джорджа. Сравнивая Россию с «джунглями, где никто не может сказать, что его ждет за ближайшим поворотом», премьер-министр полагал, что у Британии просто нет ресурсов для столь масштабной авантюры со столь неочевидным результатом. Кроме того, он чутко улавливал настроения народных масс, заявляя в парламенте, что «отправка наших солдат на подавление большевиков означает создание своими руками большевиков в самой Британии». Время от времени он шел на поводу у военного министра, но всякий раз, когда большевики одерживали победу, он возвращался в исходную позицию, призывая «заняться собственными делами, а Россия о своих делах пусть печется сама»{155}.

Споры с премьер-министром сказались негативно на карьере нашего героя. Утомленный антибольшевизмом своего коллеги, Ллойд Джордж решил в начале 1921 года снять Черчилля с успевшего набить оскомину направления. В феврале он назначил его государственным секретарем по делам колоний. Буквально через несколько недель из-за резкого ухудшения состояния здоровья Бонара Лоу и перевода на его место лорда-хранителя Малой печати и лидера Палаты общин Остина Чемберлена (1863–1937) освободилось место канцлера Казначейства. По своему опыту и личным качествам Черчилль подходил для этого поста, уступавшего по влиянию лишь должности премьер-министра. Но Ллойд Джордж решил не повышать Черчилля, отдав Казначейство менее выдающемуся Роберту Хорну (1871–1940). Новые перестановки расстроили потомка Мальборо, но верный долгу и стране, он с головой погрузился в вопросы колониальной политики.

Министерство по делам колоний не было чуждо нашему герою. Пятнадцать лет назад он начинал в нем свою карьеру. Но сколько воды утекло с тех пор. Великая война (как ее тогда называли) изменила не только лицо Европы, но и всего мира, открыв новые возможности и создав новые проблемы. Одни проблемы касались необходимости сокращения финансирования на Среднем Востоке, другие – определения форм правления новыми территориями в этом регионе, появившимися в результате распада Османской империи. Для поиска конструктивных решений Черчилль обратился за помощью к прекрасно разбиравшемуся в сложных