с любовью к мольберту и краскам. Его картины, запечатлевшие Иерусалим, Венецию, Рим, Амстердам, Марсель, Канны, Антибы, Аррас, Геную, Каркассон, Монте-Карло, Монако, Биарриц, озера Маджоре, Комо, Лугано, Гарда, Карецца, Женевское озеро, Авиньон, Шляйсхайм, Брюгге, Сиракузы, Мадейру, Ямайку, Майами, Родос, Марракеш и прочие чудесные места на нашей планете, убедительное тому подтверждение.

Во второй части своего произведения Черчилль рассматривает теоретические вопросы изобразительного искусства. В частности, он проводит параллель между живописью и военным делом, акцентируя внимание не только на схожести принципов – единство целого замысла и отдельных частей, четкая взаимозависимость и взаимосвязь отдельных составляющих, элемент борьбы с сопротивляющимся материалом, – но и на самом подходе. Каждому сражению предшествуют разработка плана и формирование стратегического резерва. Такая же тщательная подготовка присутствует и в живописи с определением пропорций и соотношением отдельных элементов. Интерес также представляют рассуждения Черчилля о технике письма и попытка определить границы художественного триединства – художник, картина, натура. Его идеи нашли отклик у Эрнста Гомбриха, который в своей монографии «Искусство и иллюзия», размышляя об условности искусства, привел следующее высказывание Черчилля, добавив, что «ни один профессиональный критик не дал более понятного описания сущности этой проблемы»: «Вначале мы смотрим на объект, который собираемся изобразить, затем на палитру и в конце – на холст. Таким образом, на холст переносится информация, которая была получена глазом пару секунд назад. Но по пути эта информация проходит через аналог почтового отделения, на котором ее кодируют, переведя с языка света на язык живописи. Поэтому холста она достигает уже в виде определенной криптограммы. И только когда она займет свое место и придет в четкое соответствие с другим изображением на холсте, она будет декодирована, вновь переведена с языка живописи на язык света. Но это уже будет не свет природы, а свет искусства. Весь этот значительный процесс перенесен на крыльях и колесах памяти. В большинстве случаев нам ближе аналогия с крыльями – воздушными и быстрыми, словно у бабочки, порхающей с цветка на цветок. Но основной объем информации либо ее перемещение на большие дистанции осуществляется все-таки на колесах»{148}.

Если бы у Черчилля было больше времени, он написал бы больше работ и погрузился бы в другие искусствоведческие вопросы. Но свои основные силы и таланты он посвятил политике. Именно в ней он и состоялся как выдающаяся персоналия, и именно с поведением в этой сфере и связаны основные оценки его личности. Выше мы рассмотрели лишь часть пути. После окончания Первой мировой войны его ждали новые возможности, испытания и свершения. Пришло время перейти к ним.

Послевоенное десятилетие

Основная задача, которую пришлось решать Черчиллю на новом посту в военном ведомстве, заключалась в проведении демобилизации и сокращении расходов на армию. Одним из его предшественников, 17-м графом Дерби, был разработан план, предусматривающий возвращение первыми к гражданской жизни тех солдат и офицеров, которые имели предложение работы в Британии. Таким образом, сокращался риск безработицы и оперативно заполнялись вакантные места. Но с точки зрения самих ветеранов этот план демобилизации отличался несправедливостью. Большинство из тех, кого на родине ждала работа, вступили в ряды вооруженных сил недавно. Те же, кто прошел через все круги военного ада, и по понятным причинам не успел решить вопрос трудоустройства, должны были продолжать тянуть лямку службы. Неудивительно, что предложения Дерби были встречены армией в штыки и вызвали волнения. Черчилль проявил хладнокровие при подавлении бунтов, но понимая, что ситуация и дальше будет накаляться, предложил новую схему демобилизации, построенную на комплексном критерии с учетом срока службы, возраста и количества ранений. Первыми подлежали демобилизации военные, начавшие служить до 1916 года и в возрасте от 40 лет и старше. Дальше приоритет отдавался военным, получившим ранение. В соответствии с новой схемой уже к концу января 1919 года домой вернулись 950 тыс. солдат. Всего в ходе демобилизации армия, насчитывавшая 3,25 млн человек, была сокращена сначала до временных 900 тыс., а затем до довоенных 370 тыс. военнослужащих.

В отношении авиации, Клементина осуждала супруга за его решение одновременно возглавить два ведомства. Она считала, что полноценно времени хватит только на одно, а управление вторым будет осуществляться по остаточному принципу. «Цепляться за два поста – это слабость», – убеждала она. «Это все равно, что жонглировать несколькими шарами, ты все-таки государственный деятель, а не жонглер», – писала она супругу{149}. Мудрая женщина оказалась права. Черчилль не особо утруждал себя вопросами развития авиации, доверив их своему другу и заместителю Джону Сили (1868–1947). Выбор Сили для столь ответственных задач оказался неудачным решением. Во-первых, Сили в период с 1912 по 1914 год сам занимал пост государственного секретаря по военным делам, и новое место было для него большим понижением. Во-вторых, он не слишком подходил для отведенной роли, чувствуя себя одновременно обделенным вниманием Черчилля и слишком зажатым в принятии самостоятельных решений. В ноябре 1919 года он оставил свой пост. Его место занял Чарлз Вейн-Темпест-Стюарт 7-й маркиз Лондондерри (1878–1949), который позже, в 1931–1935 годах, сам будет возглавлять Министерство авиации.

В отличие от авиации Черчилль много времени и сил потратил на урегулирование ситуации, которая не имела к нему и возглавляемым им ведомствам прямого отношения. Речь идет о Великой Октябрьской социалистической революции и приходе к власти в России большевиков. В. И. Ленин был прав, когда в своем выступлении 15 октября 1920 года назвал Черчилля «величайшим ненавистником Советской России», который «употребляет все средства», чтобы «поддерживать всех белогвардейцев против России». Британский политик поддерживал сначала А. В. Колчака (1874–1920), А. И. Деникина (1872–1947), Н. Н. Юденича (1862–1933) и в конце барона П. Н. Врангеля (1878–1928). «Вот моя армия», – не без гордости заявил он Б. В. Савинкову (1879–1925), указывая на флажки, которые показывали местонахождение на карте войск генерала Деникина{150}. Главный вопрос, который связан с участием Черчилля в интервенции против молодой Советской республики, заключается в причине столь фанатичного неприятия большевизма. Что так беспокоило британского министра, вызывая столь резкую и последовательную негативную реакцию на события, которые происходили в нескольких тысячах километров от его родной страны? Возможно, его возмутило заключение в Брест-Литовске в марте 1918 года сепаратного мира, приведшего к переброске освободившихся немецких войск на Западный фронт и продлению войны? Возможно, он испугался, что революция может случиться и в его любимой Британии с дальнейшей отменой частной собственности, а также истреблением и изгнанием аристократии? Возможно, он считал Гражданскую войну в России удачным моментом для ведения бизнеса и создания на оккупированных белогвардейцами территориях подконтрольного британцам производства, а также захвата русских природных ресурсов и рынков сбыта? Возможно, он мыслил еще дальше, ставя своей целью уничтожение России, как централизованного самостоятельного государства и создание на ее территории совокупности небольших легкоуправляемых извне стран?

Какая из приведенных выше причин определяющая? Не исключено, что никакая. В его многочисленных выступлениях, заявлениях и письмах (в том числе в черновиках) можно найти упоминание каждой из них. Но это не означает, что Черчилль действительно придавал им большое значение. Гораздо чаще это были просто слова, формирующие разные доводы для разных заинтересованных сторон, которых он пытался убедить в необходимости продолжения интервенции и выделения соответствующих ресурсов. Словно отмычки он подбирал тот или иной довод, чтобы отворить дверь и обрести очередного союзника: народу рассказывалось о горестях и лишениях, выпавших на долю британских солдат после переброски немецких сил на Западный фронт; достопочтенным джентльменам – о бесчинствах большевиков; сторонникам скорейшего возобновления торговли – о новых рынках и возможностях спекуляции; адептам империализма – об угрозе сильной России для британских интересов в Индии, Персии и Афганистане. Он даже в одном эпизоде с Деникиным настолько увлекся в поиске подходящего аргумента, что заговорил об эволюции большевизма, который, по его словам, стал «представлять собой силу порядка». «Те,