И он уже готов был высказаться на сей счет, но... В последний момент в Гуннаре проснулось благоразумие.

Какой смысл спорить? В коем-то веке они спокойно, без ссор и криков разговаривают! Она даже сочувствует ему! Ему! И сейчас он собирается все испортить? Ради чего?

Разрушить шаткое перемирие лишь для того, чтобы выразить никому неинтересное мнение о совершенно посторонней вещи. И после этого он ее считает ребенком?

Гуннар взял себя в руки и перевел разговор в другую сторону:

- Вот уж кто действительно заслуживает сочувствие - так это мама. Она ужасно расстроится, если ты не присоединишься к нам за завтраком.

- Гуннар... - она опустила взгляд и нервно затеребила рукав платья, - Арин и все остальные сколько угодно могут продолжать называть меня гостьей, но... Мы с тобой оба знаем, что я пленница. А пленницы не завтракают со своими тюремщиками.

Если бы она просто ударила его под дых, у него не так перехватило бы дыхание, и не так сковало сердце. Черт возьми, он все еще не может признать, даже перед самим собой, что совершил ужасную ошибку! Ведь если бы признал - покорно принял бы ее слова.

- Прошу, Бианка... Я уже говорил, что здесь тебе ничего не грозит... - он предпринял еще одну попытку переубедить ее.

Но Биа осталась непреклонной. Она мотнула головой отрицательно, сложила руки и спрятала взгляд.

Ее внезапная покорность сводила его с ума. Он научился с ней спорить, но понятия не имел, как с ней молчать!

За неимением ответа пришлось согласится. Гуннар пообещал Бианке, что распорядится насчет ее завтрака, после чего оставил ее.

Когда он вышел на улицу, и свежий воздух объял его приятной прохладой, Гун глубоко вздохнул, предвкушая, как по всему телу распространится спокойствие, мышцы расслабятся, а сердце перестанет так сильно гудеть в ушах.

Но ничего из этого не произошло.

Более того, в груди защемило, и Гун почувствовал себя виноватым.

Бианка сейчас совершенно одна в своей комнате. Нет. В чужой комнате. На чужой земле. В чужом мире!

И как после этого ему спокойно завтракать?

Хмурый и задумчивый, он нехотя двинулся в столовую. Когда в Оплоте не было много гостей, а хозяева крепости собирались за приемом пищи в узком семейном кругу, на стол накрывали в небольшом обеденном зале на первом этаже. Окна из этой комнаты выходили на внутренний двор и сад с алтарем и колодцем. В теплое время года члены его семьи и вовсе собирались на веранде у уличного входа в зал.

Гуннару ближе было идти через веранду, чем возвращаться в крепость и делать круг по ее коридорам. Потому, когда он подходил - увидел через большое окно членов своей семьи.

Мама помогала служанкам расставлять тарелки с едой. Она уже столько лет была полноправной госпожой крепости, но все еще вела себя, как хозяйка обычного человеческого дома. Готовка, уборка, воспитание детей, которые никак не могли повзрослеть - Арин с радостью исполняла все эти обязанности. Хотя сейчас лицо ее было чуточку напряженным, не смотря на то, что она улыбалась и усиленно делала вид, будто все в порядке вещей.

Причину ее тревог разгадать оказалось несложно. Ларс и Триш уже были здесь, как и отец.

Триш выглядела уж больно довольной, глаза ее блестели, и так розовые щеки сейчас стали совсем красными. Ларс казался чуточку смущенным и растерянным, он, в основном, рассеянно смотрел на стол и лишь изредка пересекался взглядами с отцом. В такие моменты он выпрямлялся горделиво и показательно приобнимал Триш.

На недовольном лице Хенра застыл немой вопрос: «И это моя невестка?». От арда, женившегося на смертной, Гуннар не ожидал такой заносчивости, но, впрочем, это давало надежду, что отец проявит благоразумие и не позволит Ларсу принять такое важное решение, исходя из детской вредности.

Гун вошел в столовую. От запаха свежеиспеченного хлеба заурчало в животе, а от нежного маминого приветствия потеплело в груди.

Как же хорошо дома!..

Перед глазами вдруг вспыхнул образ Бианки, совсем одной, всеми оставленной.

- Мы уж начали думать, что ты не пережил эту ночь, - съехидничал Ларс, и Триш во весь рот улыбнулась.

- Что? - Гуннар непонимающе нахмурился.

- Ну ты так долго не шел к завтраку. Мы решили, что вы там друг друга переубивали.

- Ларс! - Арин шикнула на него.

- «Мы»? Кто это «мы»? - вдруг дознался Гун сердито.

Младший оторопел, почувствовав, что брат воспринял шутку уж больно серьезно.

- Ладно тебе... - выговорил он тихо, - это все шутки.

- Нет, не ладно, - Гуннар перевел взор на Триш. В отличие от подруги, той не приходилось еще чувствовать на себе его гнетущий, тяжелый взгляд. И в отличие от нее же, она не смогла его выдержать. Триш резко переменилась, скукожилась и отвернулась, - ты тоже считаешь все это шуткой, Триш?

Ее довольное красное лицо вдруг ужасно раздражило Гуннара. Ведь он видел, что Бианка заботится о ней, волнуется, особенно когда появляется Ларс со своими сладкими речами. И не зря, видно, волнуется. Эта девчонка верит всему, что говорит ей братец! А сам он тот еще знаток жизни!

И вот вместо того, чтобы ответить подруге тем же, Триш сидит тут с Ларсом и хохочет над его идиотскими шуточками!

Гун представить не мог, чтобы, например, Эдвард Блейн, его лучший друг, бросил его в трудную минуту ради легкомысленного увлечения. Да даже недотепа Ларс так бы не сделал!

- Бианка останется завтракать у себя в комнате, - выговорил Гуннар сквозь зубы, - и ты будешь завтракать с ней.

- С какой это стати? - Ларс рассержено развел руками.

- С такой это стати, - Гун снова посмотрел на Триш. Ее глаза заблестели, но он и не подумал жалеть ее, - как ты думаешь стать подругой жизни моего брата, если не остаешься подругой Бианки, когда больше всего ей нужна? - Триш испугано закусила нижнюю губу, Ларс обиженно хмыкнул, а Гун приказал одной из служанок, накрывавших на стол, - отведите ее к моей гостье. И накройте им завтрак на двоих.

- Как прикажете, господин Гуннар.

Триш так и не проронила ни слова и покинула столовую с видом отчитанного ребенка.

Да, они с Ларсом нашли друг друга. Оставалось лишь надеяться, что эти двое не успели натворить дел...

Гун понимал, что Триш, в том состоянии, в каком прибывала сейчас, едва ли станет хорошей