расположившихся в леску, на берегу Дуная; бьют тревогу и воины уходят навстречу неприятелю. В третьей картине видна турецкая крепость, перед которой паша делает смотр своему войску; является всадник, возвещающий о приближении русских, вслед за тем раздаются вдали выстрелы, а за выстрелами приходят русские. Загорается битва. Русские берут крепость, которая объята пламенем. Пантомима кончается общей картиной, представляющей торжество русских: турки повержены наземь, русские стоят над ними с подъятым оружием, над этой картиной парит двуглавый орел, а на облаках появляется Слава с лавровым венком в руке»[696].

В соседнем балагане подобная «битва шла очень естественно. Сражавшиеся так увлеклись своим положением, что тузили друг друга не в шутку, и некоторые из них остались, к удовольствию зрителей, за занавесью»[697].

В 1860‐х годах в репертуаре балаганов появляются «разговорные пьесы» (постановки с небольшими диалогами) из русской жизни с исторической и военной тематикой. Одним из инициаторов этого направления стал купец Василий Малафеев[698]. Как вспоминают очевидцы, в «Театре В. Малафеева» на Адмиралтейской площади в эти годы можно было увидеть постановки: «Ермак, покоритель Сибири», «Иван Сусанин», «Битва русских с кабардинцами»[699],[700], а на Марсовом поле – «Переход русских через Балканы» (1879)[701], «Русские за Балканами в 1878 году» (1879)[702], «Куликовская битва» (1882)[703].

У Малафеева основной упор делался на обстановку и быструю перемену декораций «на глазах у зрителя». «Костюмы и бутафории малафеевского балагана отличались изысканной роскошью, и обычно поставщиками малафеевского балагана являлись костюмеры и бутафоры казенных театров. Сцена обставлялась с показной сусальной роскошью»[704].

Огромный успех Малафееву принесли инсценировки батального характера («Куликовская битва», «Мамаево побоище» и др.).

«Поставленная Малафеевым „Куликовская битва“ заслуживает полного внимания и в декорационном отношении и в исторической верности костюмов может послужить образцом не только для провинциальных, но и для некоторых столичных сцен, – сообщала газета. – Мамаевское сражение происходит в балагане под прикрытием двойной тюлевой занавеси, изображающей туман»[705]. «У Малафеева я видел с няней „Куликовскую битву“, – вспоминает Мстислав Добужинский, – особенно восхитил меня сам бой, со звоном мечей, происходивший за тюлем, как бы в туманное утро, даже, может быть, в нескольких планах между несколькими тюлями – иллюзия была полная»[706].

«Вспоминая теперь эти представления, – свидетельствует современник, – только диву даешься, как это тогдашние режиссеры ухитрялись на сравнительно очень небольшой сцене ставить сражения, в которых участвовала и конница, и пехота, и артиллерия?»[707]

Особое место в постановке батальных представлений принадлежит Алексею Алексееву[708] (сценический псевдоним – Яковлев; 1850–1939), который работал как режиссер, художник-декоратор и сценарист в антрепризах Абрама Лейферта в балаганных театрах «Развлечение и Польза» (1880–1898) и «Скоморох» (1890–1891), а также на рождественских народных гуляньях в Михайловском манеже в 1880‐х годах.

На сцене «Развлечения и Пользы» – одного из ведущих площадных театров Марсова поля – он поставил сорок пять инсценировок и двадцать семь «живых картин». Эти «постановки были событиями сезона, – свидетельствует Александр Лейферт, – он [Алексеев] ввел много разных сценических эффектов и был выдающимся мастером в области зрелищ: феерий, шествий, живых картин и апофеозов»[709].

Пресса отмечала: «Алексеев большой изобретатель по части постановки феерий и процессий, не лишенный фантазии и даже художественного размаха, впрочем, не выходящего за пределы вкуса балаганных зрителей»[710]. Именно в ориентации на вкус широкого зрителя и заключался успех постановок Алексеева. По его убеждению, зрелище «должно быть кратким, концентрированным, радостным, таким же пестрым и ярким, как само гулянье, кипевшее вокруг и поминутно напоминавшее о себе… <…> Я оценил значение красивой, нарядной декорации, понял цену смены темпов, ритмов и красок и пошел по пути яркого праздничного представления»[711].

«В больших балаганах давали патриотические пьесы, – пишет Николай Дризен. – Излюбленным мотивом была русско-турецкая война (1878–1879 годов. – А. К.) и освобождение славян. Тогда в течение дня в балагане раздавались пушечные выстрелы, трескотня ружейных залпов, крики „ура“»[712].

Борьбе славян за освобождение от османского ига Алексеев посвятил инсценировку «Белый генерал» (1889).

«У Лейферта идет „Белый генерал“, – сообщала газета. – В пьесе имеются: балет, сражения и Скобелев. Танцы происходят в болгарской деревне, а сражение – на Балканских горах. Скобелев появляется как на коне, так и без коня. В пьесе имеется очень недурная живая картина, изображающая, по-видимому, довольно жестокую битву»[713].

Алексей Суворин в статье «В балагане и частном театре» выступил в защиту площадных театров и своеобразия их эстетики в период, когда начались гонения на народные гулянья. «Вчера я видел в балагане Лейферта „Белого генерала“. <…> Все семь картин идут не более часу. В пьесе много действия и движения, постановка весьма приличная, некоторые декорации эффектны; живая картина взятия Плевны достаточна красива; бой болгар с башибузуками, появление русских во главе со Скобелевым на белом коне, прекрасный хор песенников и отличные танцоры. <…> …Все это нравится, вызывает рукоплескание, умиление или смех. <…> Исполняется пьеса весьма толково. <…> Я говорю о балаганной пьесе, как о пьесе на заправской сцене, потому что так следует, потому что все должно быть судимо в своей обстановке, в своей среде… <…> Лубочные картины имеют в истории просвещения большее значение, чем тысячи картин настоящих художников… <…> Точно также в „Белом генерале“ больше смысла, чем в иных заправских пьесах»[714].

На Масленой неделе 1889 года Алексеев поставил у Лейферта в театре «Развлечение и Польза» пьесу «Москва и русские в 1812 году, или Не в силе Бог, а в правде». «Помимо роскошных декораций и панорам, – сообщал „Петербургский листок“, – как например, Бородинский бой и переход Наполеона через Березину, мы должны отдать справедливость г. Лейферту, что он ничего не пожалел, чтобы поставить пьесу исторически верно. <…> Обстановка и ансамбль настолько хороши, что они искупают частные недостатки»[715]. «Сюжет пьесы дал лишь возможность блеснуть „лошадиными эффектами“, – иронизировала другая газета. – Лошади принимают живое участие в ходе военных действий и появляются от двух до четырех в каждом действии»[716].

В 1890 году на Пасхальной неделе Алексеев показал в этом же театре военно-историческую пьесу «Русские орлы на Кавказе». «Вся обстановка изготовлена заново, – писала „Петербургская газета“. – В пьесе участвуют драматическая труппа, кордебалет, хор мужской и женский, песенники под управлением Гр. Соколова, статисты и статистики – всего до 300 человек»[717]. «Лейферт показывает „Русских орлов на Кавказе“, – сообщала та же газета. – Чего тут только не преподнесено: есть и пение, и балет, и сражение, и плен, и освобождение. <…> …Очень красива декорация, изображающая в лунную ночь горный поток. Пьеса заканчивается гимном и раскатным громовым „ура“. Последнее подхватывают даже представители „третьих мест“»[718],[719].

В постановке «Царь-богатырь» (1890) Алексеев предпринял попытку наглядно показать «всю эпоху Петра Великого» с помощью двадцати шести картин, «которые непрерывно сменяли друг друга», перебиваясь «разговорными сценами». «Все декорации и более трехсот новых костюмов изготовлены по лучшим картинам, изображающим события той эпохи». В постановке участвовало более трехсот человек[720]. «В пьесе есть и „потешные“ солдатики, и ботик Петра Великого, и основание Петербурга, и Полтавский бой и пр. Пьеса обставлена добросовестно и даже с роскошью. Особенно хороши живые картины во всю сцену»[721],[722].

К теме борьбы славянских народов за освобождение в 1875–1876 годы Алексеев возвращается в 1894 году в обстановочной пьесе «Сестра милосердия, или Всё в жертву Родине!». Пьеса «богата сценическими эффектами. В особенности эффектны картины взрыва и пожара в селении и боевая схватка герцоговинцев с турками. Пьеса обставлена очень прилично и пользуется большим успехом»[723].

А на следующий год он ставит пьесу «Суворов у Чертова моста». «Путешествиями у Чертова моста не томят публику: оно продолжается десять-пятнадцать минут. Выходит Суворов с войсками и говорит приблизительно так: „Братцы, не дадим посрамить себя!“ Братцы взбираются на утесы и начинают стрелять, а на утесах, надо