он наспех набросал на душистые ветки. После разговора с Ланой украшать новогоднее дерево совсем не хотелось. «Какая же бестактная эта Геля, — подумал он. — Елка моя ей, видите ли, не нравится. И что только Борька в ней нашел?»

Гостья не унималась. Она ходила по комнате, рассматривая каждую деталь интерьера. Внимательно изучила корешки стоящих на полке книг. Подойдя к письменному столу, она наклонилась к экрану компьютера.

— Ой, а что это у тебя?..

Данилевский с Загребиным воззрились на монитор.

— Да так, работу на дом взял. Не успеваю доделывать, — отмахнулся Данилевский.

— Да ладно? — изумился Загребин. — Трудоголик ты наш!

Геля отходить от компьютера не спешила.

— Слушай, ты вирус пишешь, что ли? — спросила она, изучая монитор.

Друзья переглянулись.

— Какой вирус? Постой, ты понимаешь в программировании?.. — изумлению Борьки Загребина не было предела. Он переводил взгляд с Гели на Данилевского и обратно.

Похоже, деваться было некуда.

— Н-ну, да… Начальник поставил такие условия… Борька, прости, мне нельзя было рассказывать никому, даже тебе. Геля, подожди-ка. Ты как поняла?.. Ты — программист?

Загребин внимательно рассматривал Данилевского. Геля, наконец оторвавшись от монитора, села напротив них.

— Кажется, тебе придется всё рассказать, — сказала она.

— Нельзя — значит, нельзя, — попытался вмешаться Борька, но Геля была непреклонна.

И Данилевский, вздохнув, рассказал.

Внимательно выслушав, они с минуту молчали.

— Данилевский, это нехорошая работа, — сказала Геля. Ее тон был необычайно серьезен, а взгляд проницателен. Как тогда, у метро. — Тебе надо ее прекратить. Подлости — это не твоё.

— И что ты предлагаешь? — спросил он. — Уволиться? Вернуться в НИИ?

— Ну, хотя бы так, — ответила Геля.

— А ты понимаешь, какая там зарплата?

— И что? Раньше ты как-то жил. Что тебя так тянет к деньгам? У тебя кто-то на содержании?

Данилевский призадумался. И правда, что?.. Он не мог найти ответа и с раздражением понимал, что Геля права. Но как она распознала, что за программу он пишет? И если она программист такого уровня, почему работает в каком-то магазине, как говорил Загребин? Очень скрытная и непростая девушка…

— Ладно, разберемся с этим после праздников, — смягчилась она. — Ребята, уже без десяти двенадцать! Открывайте шампанское! А телек у тебя работает? Давайте включим, послушаем президента!

23

Зона отчуждения

Третий день подряд Принцесса Виктория шла сквозь лесную чащу. Деревья становились всё плотнее, еловые ветви перегораживали путь, а птичьи голоса давно смолкли.

Она шла строго на восток.

Странно, но за время своего пути она не чувствовала ничего — ни голода, ни усталости; только мысль о Густаве Девятом занимала ее голову: «Лишь бы получилось! Старуха сказала, нельзя усомниться… А я и не сомневаюсь. Только бы получилось…»

К концу третьего дня лес наконец начал редеть, и вскоре перед Викторией раскинулась широкая поляна. Здесь стояла мертвая тишина: ни птичьего щебета, ни шелеста ветра в кронах деревьев — ни одного живого звука. Будто вымерло все, а может, и не было здесь никогда ни птиц, ни зверей. Принцесса пошла вперёд, и каждый её шаг в высокой траве отдавался зловещим шорохом. «Зона отчуждения», — подумалось Виктории, и тут же пришло осознание, что цель ее путешествия совсем близко.

Она шла вперед, но продвигалась при этом необычайно медленно. Порой ей казалось, будто она топчется на одном месте. Захотелось посмотреть назад, далеко ли остался лес, но тут в памяти всплыли многочисленные истории о том, что оглядываться нельзя. «Не вернешься. Не найдешь, что искала», — крутились в голове назойливые мысли. И Виктория делала шаг за шагом, раздвигая достававшую ей до пояса густую шуршащую траву.

Тем временем солнце стало клониться к закату, и верхушки деревьев в его лучах налились ярко-золотистым светом. Ещё один день подходил к концу, а Великой Рыбы всё не было. Странная поляна кружила Викторию, трава тормозила шаг. «Где же ты, Великая Рыба? — думала Принцесса. — Неужели чувства меня подвели? Неужели это «зона отчуждения» обманула меня, вселив уверенность в близости цели, а сама завлекла меня вглубь? Наверное, так пропадает здесь все живое, случайно забредшее в это место. Сколько времени и сил потрачено зря… Я забыла о воде и пище, научилась не замечать боль и усталость, а тебя всё нет. Где ты, Великая Рыба?» Виктории хотелось упасть в траву, уткнуться лицом в землю и больше не шевелиться. Может быть, умереть — ей было все равно. Сил совсем не осталось. «Вот так и мой Густав пропал, — внезапно пришло на ум. — Он знал все и совсем не боялся смерти. Я тоже уже не боюсь ее. И Король-Мумия все знал, и Фарида. Они пытались меня остеречь, но теперь уже поздно. Обратно дороги нет. Густав… Господи, я же обещала. Сказала, что помогу ему. Или не говорила? Какая разница — главное, я дала обещание себе! Как можно было забыть! Великая Рыба! Прости меня за малодушие и укажи путь к тебе!»

Эти мысли прибавили бодрости, и Виктория продолжала шагать вперед в стремительно сгущавшихся сумерках.

Неожиданно поляна перешла в крутой холм. Он поднимался вверх почти вертикальными земляными уступами, с которых спутанной бахромой свисали стебли колючих растений. Как будто огромная лестница, а может, ступенчатая пирамида…

Принцесса Виктория остановилась. Она посмотрела на свою тень, падавшую прямо на уступы, и поняла, что дальнейший путь — только вверх.

Взбираться на холм, или пирамиду — чем бы это не оказалось — было тяжело. Земля осыпалась, ноги соскальзывали, а стебли чертополоха больно кололи руки. Когда силы совсем было оставили Викторию, перед ней внезапно образовалось что-то твердое. Это оказалась дверь — небольшая, но, по всей видимости, очень тяжелая, из кованого железа. «Неужели это то, что я искала? — подумала Принцесса. — Наконец-то».

Она вскарабкалась повыше и потянула за металлическое кольцо. Тяжелая с виду дверь открылась легко и без скрипа, будто кто-то недавно смазал ей петли.

Внутри было совсем темно; в проникавших снаружи лучах света виднелись ступеньки, ведущие вниз. «Будь что будет», — подумала Виктория и храбро шагнула вперед.

Свет, исходивший из открытой двери, вскоре перестал проникать в глубину пещеры. На минуту стало совсем темно, и Виктории пришлось вытянуть руки, что бы не уткнуться во что-нибудь носом. Было страшно. С раннего детства она не то чтоб боялась, но весьма недолюбливала темноту. Захотелось повернуть назад, к свету. «Нельзя. Слишком много уже пройдено, — подбадривала себя Виктория. — Осталось совсем чуть-чуть! Надо лишь делать шаг за шагом».

Она шла подобно слепому зверьку, спускаясь все ниже и ниже. Ноги сами нащупывали ступеньки. «Как глубоко!» — удивлялась Виктория.

Ступенька, еще ступенька…