лишь чернота. Собрав остаток сил, она вновь двинулась дальше. Миновав все залы и коридоры, она наконец добралась до лестницы — той самой, что вела к выходу из холма-пирамиды.

Отчего-то вокруг было холодно. Под факелом, прямо на полу, непонятно откуда взялся огромный черный кот. Животное лежало, подобрав под себя лапы; посмотрев на Викторию, оно зевнуло, выпустив изо рта облако пара, и закрыло глаза.

Принцесса, еще крепче сжав тело Густава, ступенька за ступенькой стала карабкаться вверх. «Скоро, скоро будет выход», — подбадривала она себя. Свет факела давно остался позади, но Виктория уже не боялась тьмы. Рука сама нащупала железную дверь; та открылась так же легко, как и в первый раз. В глаза Принцессы ударил ослепительный свет, а лицо обдала струя холодного и свежего воздуха.

Выбравшись из подземелья, Виктория не узнала поляну. Везде был снег. Ветви елей гнулись под его тяжестью, повсюду белели сугробы. Сделав шаг, она тут же по колено провалилась в снежную толщу.

Спустившись — точнее, почти съехав по рыхлому снегу к подножью холма, Виктория разомкнула руки, доселе сжимавшие тело Густава, и уселась рядом. «Вот мы и выбрались», — подумала она, глядя на неподвижного мужа. В тот же миг она с удивлением и радостью заметила, что мертвенная бледность на его лице стала исчезать. Кожа приобрела свой обычный оттенок, губы порозовели, появилось дыхание. Не веря своей радости, Виктория погладила его щеки и произнесла:

— Пожалуйста, очнись! Любимый, очнись, мы вернулись!

Веки Густава дрогнули, и он открыл глаза.

Присев, он внимательно осмотрелся по сторонам и, помолчав, спросил:

— Где мы?

— Всё в порядке, — мягко ответила Виктория. — Теперь мы в безопасности. Сама Великая Рыба нам помогла.

Густав Девятый удивленно уставился на жену:

— Почему ты здесь? Господи, как ты нашла меня?.. Как же тебе удалось пройти весь этот путь? И как удалось тебе добраться до Великой Рыбы?

С минуту Виктория молчала, глядя на искрящийся в солнечных лучах снег. Ей казалось, что снежные блестки были маленькими чешуйками Великой Рыбы, и от этого становилось радостно, тепло и спокойно.

— Это всё не важно, — улыбнулась Виктория. — Как-нибудь я тебе рассажу. А сейчас пойдем домой.

26

Рождество

Дача Загребиных представляла собой недавно построенный деревянный дом в два этажа, с высоким крыльцом. Поскольку зимой хозяева приезжали сюда редко, внутри было не намного теплее, чем снаружи.

— Ну и холодина, — протянула одна из девушек.

— А что ты хотела, — притоптывая, чтобы сбить с обуви снег, ответил ей Перевертайло. — Зима на дворе.

— В прихожей лежат дрова, — сообщил Борька Загребин. Изо рта его шел пар. — Сейчас печку растопим и согреемся! Кстати, будете выходить во двор — осторожнее, на крыльце кирпичи не рассыпьте.

— Какие еще кирпичи?

— У нас парапет не доделан, — пояснил Борька, — вместо него стопка кирпичей стоит. Не облокачивайтесь на нее.

Тем временем Перевертайло извлекал из огромной спортивной сумки бутылку за бутылкой, выставляя их на журнальный столик.

— У нас что, только водка?! — воскликнула Майская.

Ангелина и другие девушки молчали, но их взгляд выражал такое же замешательство.

Мужчины растерянно переглянулись — мол, не предусмотрели, но Борька уверенно заявил:

— На даче, девчонки, в такой мороз без водочки не согреетесь! Ну-ка, Олег, наливай!

Перевертайло с удовольствием потер руки и, бормоча под нос: «Где у нас рюмочки?», открутил пробку. Рюмочки появились незамедлительно.

— Ну, с наступающим!

После этого дело пошло веселее. Кто-то уже растапливал печку, и воздух наполнялся ароматом горящих поленьев. На столике возник зеленый лук с внушительным шматком сала, буханка круглого ржаного хлеба, банка огурцов. Заалели помидоры. Следом появилась колбаса горячего копчения и даже большая миска со студнем.

— Мама делала, — похвастался Борька.

Вооружившись ножами, девушки принялись за нарезку. Мужчины сновали туда-сюда, подносили дрова, передвигали мебель, весело поглядывая на еду. Дом наполнялся предпраздничным шумом.

— Девчонки, дайте закусить!

— Где кочерга?

— Селедочку возьмите!

— Кочерга слева за печкой.

— Хорошо-то как!..

В комнате стало заметно теплее, в печке радостно потрескивали дрова, а вкусные запахи приятно щекотали ноздри.

Перевертайло посмотрел на часы:

— Ребята, я сбегаю на станцию — надо Жаннку встретить.

Выйдя в прихожую, он, потоптался с минуту и вновь высунулся в комнату:

— Борька, куда ты дел всю одежду?

— Какую?

— Верхнюю, куртки наши!

— На второй этаж отнес, чтоб здесь не валялись. Много нас очень, вешалки не хватает.

— И где у тебя на второй этаж заходят?

Борька замахал руками:

— Не лезь сейчас туда! Возьми ватник в прихожке, сгоняй на станцию в нем, ладно?

Недовольно поморщившись, Перевертайло все же пришлось согласиться. Он скрылся, но через минуту с улицы послышался грохот.

— Борька, что-то рассыпалось! — закричал через дверь Перевертайло.

Чертыхнувшись, Загребин тут же выскочил наружу и, осмотревшись, обреченно вздохнул. Под крыльцом были рассыпаны кирпичи, часть из которых, видимо, в силу хрупкости материала раскололась на половинки.

— Просил же не облокачиваться, — проворчал он.

Перевертайло смущенно поглядывал то на Борьку, то на часы.

— Иди уж, а то опоздаешь, — вздохнул тот. — Я сам приберу.

Перевертайло плотнее запахнул ватник и побежал в темноту. Борька Загребин, еще раз вздохнув, начал собирать кирпичи. Сложив их аккуратненькой горкой, он с тоской посмотрел на обломки. Тут вышел Данилевский.

— Поможешь мне? — обернулся Борька. — Надо этот мусор вынести, а то потом забудем.

— Вот это да, — присвистнул Данилевский. — Чего это их так много побилось?

— Отсырели, наверно, — пожал плечами Борька. — И тут внизу ещё камень лежит, видимо, об него стукнулись. Сейчас принесу мешок.

Мешок оказался огромным, из грубой холстины. «Хорошая вещь, прочная», — сказал Загребин. Они сложили туда кирпичные обломки и, взявшись за края, поволокли его по снежной тропинке. Данилевский с любопытством осматривался: освещаемые одиноким уличным фонарем, тут и там белели сугробы. Вдалеке стояли другие дачи, но, судя по заколоченным ставням, они пустовали. На небе серебряной россыпью сверкали звезды.

Они прошли вдоль четырех домов и завернули за угол. В нескольких метрах, чуть припорошенная снегом, высилась мусорная куча, неподалеку от которой горел еще один фонарь.

Мороз постепенно давал о себе знать, пощипывая щеки и нос.

— Мешок надо принести обратно, — сказал Борька Загребин. — Отец его часто использует, ругаться будет, если не найдёт.

— Значит, пошли вытряхивать? — неохотно спросил Данилевский. — Свалка у вас какая высокая…

Борьке Загребину и самому не хотелось сворачивать с дорожки в снег, тем более что до мусорной кучи было еще метров пять.

— А давай покидаем кирпичи, — предложил он, — и пойдем обратно.

Он открыл мешок, достал кусок кирпича и запустил его в мусор. Данилевский сделал то же самое.

— Красиво летят!

Возможно, сказалось