в научной среде ведут дискуссии об охранной функции риска, но политики утверждают, что мы должны тщательно отслеживать потенциальные опасности. Вместо того, чтобы попробовать относиться к окружающему миру как-то иначе, нам следует как можно лучше контролировать риски, а также риски, возникающие, когда мы стремимся этих рисков избежать. Это «следует» не основано на расчетах или научных данных; так нам велит культура.

Оптика риска

Риск меняет наше восприятие мира. Для человека с ожирением жир на животе – это не просто скопление плоти. Жир указывает на нашу суть, он демонстрирует, кто мы на самом деле. Жир всегда имел некоторое символическое значение, но то, как он обрастает смыслами в наши дни, могут объяснить только связанные с ним риски.

Жир является достаточным основанием для того, чтобы близкий родственник, врач или прохожие на улице сочли себя вправе выносить суждения о вашем образе жизни. Жир оказывает влияние на то, как к вам относятся другие и что думаете о себе вы сами. Он создает оптику для восприятия[278].

Не имеет значения, насколько что-то вероятно или опасно. На протяжении всей истории люди, похоже, больше беспокоились о том, что вызывало у следующих поколений смех, одновременно глядя сквозь пальцы на действительно серьезные вещи.

В конце XIX века у жителей Швеции причин для тревоги было более чем достаточно. Люди умирали в нищете. Средняя продолжительность жизни едва достигала пятидесяти лет. Страну опустошали эпидемии. Примерно каждый пятый ребенок умирал, не дожив до своего пятого дня рождения. Бедняков косила «голодная лихорадка». Право голоса имели лишь самые богатые члены общества. Все больше людей становились бродягами, чтобы впоследствии быть приговоренными к принудительным работам. За самые тяжкие преступления отрубали голову[279].

И все же многих заботили другие проблемы.

В книге – бестселлере 1905 года «Семейная жизнь мужчины» шведский врач и политик Вильгельм Вретлинд приводит письма, которые писали ему, надеясь на помощь, мужчины. Такое ощущение, что этих людей совершенно не трогает окружающая их смерть. Они думают о другом. Одного человека, например, мучает его привычка семнадцатилетней давности. Мужчина опасается, что «порок» подорвал его здоровье, и наблюдает у себя бесчисленные симптомы: «частые ночные поллюции», «слабость и потерю веса», «вялую дефекацию» и «нервные симптомы».

Мужчине, по его словам, почти тридцать пять, но он никогда не был женат и не вступал в половую связь с женщиной. Как и многие другие мужчины того времени, он опасается, что из-за своего безответственного поведения утратил способность к половому акту. Он хочет восстановить телесное здоровье, но не знает как. Водные процедуры? Бромид натрия? Гимнастика? Операция? Ему трудно даже писать о позоре, который он навлек на себя. «Порок онанизма» – вот все, что он в состоянии сказать[280].

Как могли риски, связанные с мастурбацией, тревожить этого человека больше, чем болезни, собиравшие в то время обильный урожай смертей? Неужели мысль о смерти в пути, по дороге из одной деревни в другую, пугала его меньше? Он не боялся умереть, застряв зимой в лесной глуши из-за сломавшейся повозки? Или оцарапаться о гвоздь и стать жертвой столбняка? Разве реальные риски не должны были послужить для него прививкой от рисков воображаемых?

Стоит помнить, что у автора письма есть союзник: наука. И не только. На протяжении 250 лет и христиане, и философы Просвещения, включая Вольтера, Руссо и Канта, осуждали это занятие – не столько как что-то безбожное, сколько как вредное для здоровья.

По сравнению с другими медицинскими рисками риски, связанные с мастурбацией, о которых врачи впервые заговорили в XVIII веке, надолго захватили умы людей. Среди медицинских рисков они отнюдь не самые абсурдные. В XIX веке на медицину сильно повлияло представление о том, что затхлый и влажный воздух может послужить причиной болезней или эпидемий. Так называемое «смешение рас» изучали генетики XX века, и считалось, что дети, родившиеся в смешанных браках, могут страдать чем угодно, от психических заболеваний до преступных наклонностей. Не далее как в 2000 году 41 процент электората Алабамы проголосовал за сохранение последнего в США запрета на «interracial marriage»[281].

Известно немало историй и поверий, иллюстрирующих рискованность мастурбации. В своей книге доктор Вретлинд, получивший международное признание в качестве эксперта в этой области, перечислил все недуги, которыми может страдать мужчина-онанист: серая бледность, мутный взгляд, мешки под глазами, сутулость, холодные руки и ноги, прыщи, холодный пот, аритмия и сморщенные яички. «Даже самый член может отсохнуть», – подчеркивает он. Однако, будучи эмпириком, теории XVIII века об атрофии костного мозга он отверг[282].

С помощью безупречных статистических данных Вретлинд показывает, что до 11,28 процента «идиотов», поступивших в шведские лечебницы, сошли с ума в результате мастурбации. Одни не выдержали страданий, другие в отчаянии отрезали себе яички лезвием рубанка.

«Смогу ли я когда-нибудь вступить в брак?» – вопрошает у Вретлинда автор письма.

Пока нет, отвечает Вретлинд. Во всяком случае, «по крайней мере, в ближайший год». Весь этот год мужчина должен воздерживаться от вещей, которые могут оказаться для него испытанием, – иными словами, от всего, что имеет отношение к сексу, а также от бодрствования по ночам и от неумеренности в еде и питье. Ему следует регулярно выполнять обычные предписания: сидячие ванны, лечение холодной водой, гимнастика; возможно применение пузыря со льдом, чтобы предотвратить ночное семяизвержение[283].

Макс Вебер явно был не единственным, кого на рубеже веков тревожили подобные проблемы.

Самые поразительные письма приходят от расстроенных родителей, обнаруживших, что их малыши – онанисты. По словам одной матери, ее сын начал осквернять себя всего пяти месяцев от роду. Вретлинд, с холодным взглядом ученого, объясняет, как новорожденный может проделывать что-то, что требует настолько развитой моторики:

Перевернувшись на спину, мальчик с истинной страстностью скрестил ножки и надавливал на оказавшийся между ними член, пока орган не начал напрягаться. Дыхание участилось, щеки покраснели, а заблестевшие глаза приобрели застывшее выражение[284].

Подозрения цвели буйным цветом и среди взрослых. Одно из самых известных обвинений исходит от композитора Рихарда Вагнера. Когда его дружба с Фридрихом Ницше начала увядать, он связался с врачом Ницше, чтобы тот объяснил, чем лечить мигрени Ницше и его проблемы со зрением. Вагнер писал в письме, что видел других людей с такими же симптомами, и что «с большой долей уверенности я пришел к выводу о том, что они являются результатом самоосквернения».

В ответ врач подтвердил, что Ницше, несмотря на отпирательства, скорее всего, онанист, но что ему будет трудно помочь, «учитывая