Когда предки человека разумного расселились по Африке и по всему земному шару, они обнаружили, что не одиноки. Мир уже был полон странных и удивительных человекоподобных видов, их эволюционных кузенов: неандертальцы (Homo neanderthalensis) в Европе, денисовский человек (Homo denisovensis) в Центральной Азии, реликтовые популяции человека прямоходящего (Homo erectus) в Азии, Homo naledi в Южной Африке, миниатюрный вид человека флоресского (Homo floresiensis) на островах Индонеззи, которого палеоантропологи назвали хоббитом. Современная научно-фантастическая идея о встрече с какими-то крайне человекоподобными существами в далеком царстве, об общении с ними или жизни в их обществе снова и снова воплощалась в жизнь в во времена палеолита.

Некоторые из этих видов, например человек прямоходящий или Homo naledi, являются полезными напоминанием о том, что в эволюции нет скачков. Их мозг постепенно становился больше, чем у австралопитеков, и они были одними из самых ранних охотников и собирателей. Но в какой-то момент увеличение размеров мозга и развитие новых способов добывания пищи остановились. Причуды конкретных мест обитания не благоприятствовали этому. Издержки от обладания большим мозгом и риски, связанные с возросшей щедростью, сильно превысили выгоды. Таким образом, без какого-либо давления они сохраняли мозг скромных размеров и ранние привычки в течение сотен тысяч лет, даже когда популяции гомининов в других уголках мира продолжали меняться. Эволюция не пытается ничего достичь. То, что размер мозга неуклонно увеличивался в течение миллиона лет, не означает, что это будет продолжаться. Так что современный человек мог и не появиться.

Другие виды, такие как денисовский человек или неандерталец, доказывают нам, что мы не были особенными. Эти существа, как и мы, были умны, легко приспосабливались и обладали смекалкой и находчивостью. На самом деле они были так похожи на нас, что мы скрещивались, растили гибридное потомство и, без сомнения, удивлялись, почему родственники всегда казались немного странными. Сегодня мы находим участки их ДНК в наших хромосомах — разбросанные кирпичики потерянной цивилизации, переработанные в современных реалиях.

Почему они вымерли, а мы выжили, почему мы единственные гоминины, оставшиеся сегодня на планете, — одна из величайших загадок современности. Часто говорят, что мы были просто умнее или изобретательнее, но нет никаких доказательств, что это действительно так. У неандертальцев мозг был немного больше нашего, и они делали наскальные рисунки, придумывали музыку и хоронили мертвых задолго до нашего появления. Возможно, это была просто слепая удача, космический бросок костей, когда случай оказался на нашей стороне. Может быть, мы принесли новые болезни в Евразию, когда начали расселяться по земному шару, и уничтожили неандертальцев и денисовского человека таким же образом, как болезни Старого света опустошили племена коренных народов Америки.

Одно из объяснений, которое кажется достаточно убедительным, заключается в том, что люди выжили именно благодаря дружелюбию. Ричард Рэнгем из Гарвардского университета, а также Брайан Хэйр и Ванесса Вудс, мои коллеги из Дьюкского университета, утверждали, что за последние 300 000 лет человек разумный стал гиперсоциальным существом благодаря окультуриванию. Так, например, если отдельные члены общины (особенно мужчины) пытались добиться своего с помощью насилия и запугивания, то их подвергали остракизму или приговаривали к казни. Щедрость была тесно связана с острием копья. Со временем дружелюбие и генные модификации, которые поддерживали такое поведение, получили преимущество. У грубых людей не было большого количества детей. Умение делиться поднялось на новый уровень. Наши предки начали функционировать как сверхкооперативные суперорганизмы, такие как пчелиные ульи или муравьиные колонии. Рэнгем утверждал, что эта большая социальная сплоченность и готовность наказывать плохих членов общины были нашим ключевым преимуществом перед неандертальцами и денисовским человеком по мере расселения по всей Евразии. Когда мы оказались на той же территории, что неандертальцы и другие гоминины, наша стратегия гиперсплоченности победила.

Независимо от того, были ли люди уникальными среди гомининов в своей склонности к совместной работе, ясно, что социальность, огромный мозг и способность к физической активности являются ключевыми чертами, которые так отличают наш вид от других обезьян. И всем этим мы обязаны двухмиллионнолетнему опыту охоты и собирательства, эти стратегии были характерны для гомининов в Дманиси и сохранились до сегодняшнего дня. Сложная социальная организация и эмпатия, способность исследовать галактику и расщеплять атомы, умение терпеть, готовность поделиться обедом — все это буквально записано в нашей ДНК. И все это поддерживается высокоэнергетической метаболической стратегией. Обмен веществ — то, как мы получаем энергию и как ее расходуем — стал ключевым фактором нашей уникальной эволюции.

Я уже говорил, что есть и обратная сторона медали?

Я вырос у далекой горной цепи Аппалачи на северо-западе Пенсильвании, в маленьком городке под названием Керси. Мое детство было наполнено ежедневными уроками и постоянными напоминаниями о моей социальной идентичности. Я был Понцером, католиком, учеником государственной школы, ребенком из Керси, фанатом «Стилерз» (даже если редко смотрел матчи). Каждый из этих фактов что-то значил. Все это определяло, кто мои друзья, а кто враги (ученики частной школы, дети из Сент-Мэри). Никакая из этих характеристик не была такой важной, как то, что я обожал наш штат.

Мои родители, старшие сестры и многие тети, дяди и кузены переехали в Пенсильванию. В детстве семья редко смотрела спортивные передачи по телевизору, и ни мама, ни папа особо не интересовались спортом, но если осенью в субботу все были дома, то мы включали футбол. В последний год учебы в средней школе я подал заявление только в одно заведение — милый старый Пенсильванский университет. Честно говоря, я и представить себе не мог, что поеду куда-то еще. Штат Пенсильвания был моим домом.

Главным племенным ритуалом — экстатическим ритуалом моего первого года обучения — было посещение футбольных матчей в Пенсильванском университете. Для истинно верующего это религиозный опыт. Взгромоздившись на крутые алюминиевые трибуны с такими же 115 000 восторженными болельщиками, которые украшали себя цветами и другими символами любимой команды, мы приветствовали игроков. И было совсем не важно, что мы даже не знали друг друга. Все на стадионе (за исключением небольшого количества храбрецов в зоне для фанатов гостевой команды) мгновенно становились друзьями. И во весь голос мы вместе кричали приветствие штата Пенсильвания — в ответ раздавался оглушительный рев многотысячной толпы. МЫ… ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ! Это было почти так же опьяняюще, как недостаток сна, но полная свобода и море алкоголя, которые сопровождали меня весь первый год обучения.

Неотъемлемой частью гиперсоциальности, совместного существования обезьян, является ненасытное желание принадлежать к группе. С детства мы остро осознаем, что такое «наше племя». Мы перенимаем язык, внешний вид, особенности своей группы. Мы хотим испытывать чувство принадлежности. И при рассмотрении эволюционной важности умения делиться все это имеет огромное значение. Человек не может существовать вне общества. И мы должны знать, к кому хорошо относиться. Общественный договор требует, чтобы мы были щедры с ближними.