Пока не обезумел окончательно перевернув ее на живот и вонзаясь в неё на все глубину, резко и мощно под крик её боли и собственный вой агонии. Сжал замершее, окаменевшее тело девчонки за бедра, чтобы тут же в него излиться…успеть за мгновения ее эйфории.

Когда откинулся на спину и со стоном закрыл глаза, она так и осталась лежать на краю постели, дрожа всем телом и сотрясаясь от слез. Знаю, что в конце причинил ей боль и сорвался, но ни одна девственница не расстается с невинностью безболезненно. Забудет. Заставлю забыть.

– Иди в ванну, помойся и переоденься. Днем поедешь со мной в город. Хватит оплакивать свою судьбу. Ты сама ею распорядилась.

– Ненавижу…

Очень тихо, захлебываясь слезами и продолжая дрожать. Я ухмыльнулся и встал с постели, сгребая окровавленную простыню. Просто она не знает, что могло быть и хуже. Что могло быть без удовольствия, только в боли и в крови со слезами.

– Себя или меня? Потому что этой ночью Ольга Лебединская… а точнее уже Алмазлва кончала со мной, как голодная грязная сука, которая только и мечтала, чтоб ее отымели?

– Потому что ты чудовище и психопат, и я желаю тебе смерти.

– Ты сама меня хотела.

– Когда-нибудь я убью тебя.

– Это я уже слышал. Не интересно. Ты становишься предсказуемой, птичка. Кто знает…может тебе удастся мне наскучить. Помолись об этом своему Богу…только не забудь ему рассказать, что стала женой цыгана и смела отвергать своего мужа. Я был с тобой иным, чем должен был быть тот, чью сестру и мать насиловали по приказу твоего отца. Чем тот, кого ты чуть не опозорила на церемонии венчания.

– Я должна сказать тебе спасибо?

– Вот именно.

Я встал с кровати и голый подошел к окну, глядя, как по улицам снуют люди и молочница развозит свежее молоко. На душе дикое разочарование, и удовлетворенная плоть хоть и не мучит болью, но и насыщение не пришло. Словно голоден в тысячи раз сильнее, чем до того, как взял ее и внутри пустота адская, как выжженная пустыня.

– Оцени, какой я добрый, Оля. Твоя подружку вчера накормили и уложили спать в отдельной комнате.

Резко обернулся к ней и поморщился, увидев, как она спрятала лицо в подушки, содрогаясь от рыданий.

– Я пришлю к тебе твою Миру.

Когда оказался в своей комнате, в ярости врезал со всей дури о стену, а потом еще и еще, пока не услышал хруст сбитых костяшек. Пальцы еще пахли ею, ее наслаждением и болью, а я вдруг понял, что моя жажда по ее телу ничто в сравнении с жаждой по ее душе… а вот душу свою Оля скорее продаст дьяволу, чем отдаст мне. И я когда-нибудь убью ее за это…

* * *

Я не подпустила к себе Миру. Заперлась изнутри, после того как вымылась в ванной. Я не хотела, чтобы она видела следы от его пальцев и засосов. Смывала с ног кровь и содрогалась от презрения к себе, потому что в какой-то момент мое тело не просто предало меня. Оно зажило своей собственной жизнью. Как какой-то чудовищный механизм, которым смог управлять этот проклятый зверь…Неужели я настолько развратное существо? Что со мной происходило. Что он такое? Что за дьявольское отродье брало меня всю ночь напролет и не устало, не сдалось? В какой момент все изменилось во мне самой?

В голове мелькают картинки – лицо цыгана с горящим взглядом под маской. Голодным, алчным, бешеным. Я видела множество мужских откровенных и похотливых взглядов, устремленных на меня, но никто не смотрел вот так…Как он. Никто не прикасался ко мне. Никогда с тех пор, как мой хищник исчез.... Я стонала под ним, я выла и плакала от ненависти к себе и от наслаждения. Адского и острого, никогда ранее не изведанного. От стыда и ярости пылали щеки, каждая клеточка тела помнила прикосновение его пальцев, его бесстыжего рта, языка. О, Боже, что же он вытворял со мной. …и все что он делал сводило с ума, заставляло стонать, закатывать глаза, плакать. Под пальцами скользили его влажные от пота волосы, мокрое тело, железные мышцы. Такой сильный, жесткий, властный. Он шептал мне пошлые комплименты, он подначивал мою фантазию, он грязно ругался и вплетал нежные слова…иногда говорил на своем диком наречии, а меня в кипяток от его голоса хриплого, от рычания и стонов, криков, которые он не сдерживал. Обещал, что не сделает больно, а сам разодрал на части… я возненавидела его в этот момент еще сильнее, чем раньше. Это было больше, чем унижение – это был надлом. Я хрустнула изнутри, как ветка под сапогами. Вся моя вера в то, что мое тело и есть спасение, рухнула в одночасье.

Все оказалось бессмысленным. Все эти годы одиночества, личного заточения, боязни прикосновений. Только для того, чтобы мой враг смог так легко сломать то, чем я жила и во что верила. Нет больше этой веры.

И за это я презирала себя до тошноты, до такой степени, что мне хотелось умереть. Пока он лежал рядом, я смотрела в потолок и думала о том, что не выдержу этого. Рано или поздно просто сойду с ума. Как же я хочу домой. К реке. Хочу к своей няне. К берегу, где весной зацветут яблони. За что Бог наказывает меня? Я не нарушала его заповедей. А теперь я жена ублюдка и чудовища. Не свободная…Но я не чувствую себя женой. Я просто шлюха проклятого цыгана, который никогда не отпустит меня.

Когда он ушел, я еще долго неподвижно смотрела в никуда, а потом заставила себя встать и пойти в ванную. Вымылась тщательно, настолько тщательно, что от трения мылом болело все тело. Какая наивная вера в то, что водой с мылом можно смыть всю грязь. Только не ту, что скопилась внутри.

Мокрая и голая подошла к зеркалу, где во весь рост отразилось мое тело с красными сосками и засосами на шее, ключицах, ребрах. Повсюду его знаки, его отметины. Иногда мне казалось, что со мной в постели сам Дьявол. Глаза цыгана сверкали страстными и дикими вспышками, и запах его тела…насыщенный, звериный, он вбился в каждую пору на мне. Остался на волосах, под ногтями.

Если бы можно было кожу содрать до мяса, я бы так и сделала.

Отец больше никогда не примет меня обратно. После этого позора я уже не вернусь в свой