Лодочники пожали друг другу руки, и, даже если их и удивило присутствие молодой женщины, они не подали виду. Клэр понятия не имела, как работают линии связи в этих тайных сетях, хотя она предполагала, что сообщения передавались из рук в руки записками, а также посредством скрытых беспроводных передатчиков и закодированных сообщений, которые транслировались по радио Би-Би-Си в Лондоне. Так что, может быть, поэтому их и не удивило, что она сопровождала Фреда, а он для них был всего лишь последним грузом, который нужно перевезти. Похоже, они хорошо знали Марка и ее отца, и сердце Клэр переполнилось волнением, когда она поняла, что и они играют свою роль в Сопротивлении.

Когда мужчины собрались сесть в лодку, чтобы отплыть, Клэр отвела Фреда в тень.

– Вот, – тихо сказала она, – ты должен взять это и доставить человеку, который встретит тебя на той стороне. – Она протянула ему плоскую коробочку, плотно обернутую, чтобы защитить содержимое во время долгого морского путешествия вокруг Финистера, а потом, через пролив, в Англию.

– Хорошо, – он кивнул. – Я прослежу за этим. Спасибо, Клэр, за все. Я бы никогда не нашел дороги сюда, если бы мне не помогала ты и твоя семья. – Он тепло обнял ее, а затем сунул под рубашку сверток, который она дала ему.

– Bonne route[40], – сказала она. Он повернулся, чтобы уйти, но затем оглянулся на нее, словно собирался сказать что-то еще. На мгновение оба умолкли. А потом она произнесла:

– И я передам Мирей, что ты любишь ее.

Он ухмыльнулся, когда поднялся на борт шлюпки, сказав:

– Значит, ты не только приятель-десантник, но еще и ясновидящая? – Прежде чем сесть в шлюпку он отсалютовал ей, затем передал погашенный лодочником фонарь. Марк и ее отец столкнули маленькую парусную лодку в открытую воду, и ее поглотила тьма.

Она прислушивалась к плеску весел, пока он тоже не растворился в шуме волн, которые обрушивались на песок укромной бухты.

Чем больше я узнаю об истории Клэр, тем сильнее чувствую, как основа моей жизни рассыпается под моими ногами, словно прибрежный песок во время прибоя.

До приезда в Париж, я строила свою жизнь на том, что оставалось от моей семьи, которая была для меня всем с тех пор, как смерть мамы столь многое унесла с собой. Я забиралась в дальние уголки своего сознания, где хранились болезненные воспоминания, и крепила их своды одиночеством. Но теперь я вижу, сколь многого мне не хватало пока я пряталась от жизни, словно черепаха в панцирь. Истории Мирей и Виви побудили меня открыть некоторые из запертых дверей и снять затемнение с окон моей собственной истории, что в свою очередь позволило мне узнать больше об истории Клэр.

Итак, теперь я знаю, что кружево тонких нитей, из которых была соткана жизнь моей бабушки, соединяет меня с Бретанью, с крошечным рыбацким поселком, цепляющимся за скалистый, разбитый Атлантикой мыс, который, словно огромный палец, вечно указывает на запад. Ветер, посеребривший этот клочок земли, породил на нем мужчин, которые оказались достаточно сильными, чтобы покорять и побеждать океан, и женщин, которые оказались достаточно стойкими, чтобы поднять свои семьи против беспощадных трудностей.

Когда я рассказываю эту часть рассказа Клэр Тьерри в тот же вечер, пока он раскладывает по тарелкам содержимое кастрюльки с moules marinière в бистро в Марэ, он смеется.

– Что ж, это многое о тебе объясняет, – говорит он, кладя пустую раковину в чашу, которая стоит между нами.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, сразу же занимая оборонительную позицию.

Он протягивает руку и берет еще несколько тоненьких чипсов, которые подают вместе с мидиями.

– Бретань – один из самых отчаянно независимых регионов Франции, а сами бретонцы заслуженно обладают репутацией упрямцев и решительных людей. – Он указывает на меня палочкой-чипсом, словно подчеркивая свои слова, прежде чем отправить ее в рот. – И ты одна из самых отчаянно независимых женщин, которых я когда-либо встречал. Ясно, в твоих жилах течет бретонская кровь. А рядом с ней – типично английское sangfroid[41]. Какая комбинация! Теперь я понимаю, как ты решилась приехать в Париж, только окончив университет, и суметь подать себя как следует во время собеседования на одну из самых востребованных позиций в одной из самых конкурентоспособных отраслей.

Несколько секунд я пытаюсь переварить сказанное им вместе с еще одной горсткой чипсов из корзинки. Значит, вот какой люди видят меня? Независимой? Уверенной в себе? О чем-то подобном я могла подумать лишь в самую последнюю очередь. Но, возможно, Тьерри прав, может быть, этот пласт бретонского гранита находился во мне все время, и он же был основой моего темперамента.

У Клэр он тоже имелся. И пусть она хотела оставить свой простой семейный дом ради ярких огней Парижа, ее бретонские корни уходили достаточно глубоко, чтобы придать ей твердости, когда вокруг забушевали бури войны.

Теперь я знаю, что она могла быть смелой. И с этим знанием вместо того, чтобы завидовать мужеству посторонних и чувствовать собственную слабость в сравнении с ними, я начинаю познавать силу своей собственной семьи, растекающуюся в моих жилах.

Стыд сменился чувством самоуважения, позор – достоинством. Эти слова смогли изменить все – слова, в которых рассказана история моей бабушки. И я хочу знать больше.

Импульсивно – это еще одна черта моего характера, которая до сих пор таилась под спудом многих слоев страха, тревоги и чрезмерной осторожности – я наклоняюсь вперед и говорю Тьерри:

– Не хочешь съездить со мной кое-куда? Может быть, на следующих выходных, если ты свободен?

Он медленно улыбается, и я замечаю: улыбка освещает все его лицо, словно восходящее солнце.

– В Бретань? – спрашивает он. – Ты и я, вдвоем?

Я протягиваю руку, беру его ладонь в свою и говорю:

– Ты и я. Вместе.

* * *

Мы заказываем номер и завтрак в Конкарно, симпатичном рыбацком порту недалеко от Порт-Мейлона. Ушли долгие часы на то, чтобы добраться сюда из Парижа, так что мы бросаем свои чемоданы и спешим найти какое-нибудь место, где подают поздний ужин. Воздух в городке свеж не по сезону, многие рестораны закрыты, но нас манят огни бистро на набережной. Мы отыскиваем свободный столик и заказываем cotriade, очень вкусную тушеную рыбу из здешних вод, которую подают на ломтиках поджаренного хлеба, и бутылку местного белого вина.

Мы ужинаем, а после решаем размять ноги, и идем прогуляться возле пристани, полной яхт, пришвартованных на зиму и благополучно спрятанных в похожем на локоть изгибе гавани. Там они будут надежно защищены от ярости зимних штормов Атлантики. Оснастка лодок звенит на мачтах, взволнованная мягким ночным дыханием океана.