Наконец, мадемуазель Ваннье приказала швеям начать уборку, что являлось сигналом об окончании еще одного рабочего дня. Мысль о том, чтобы сидеть наверху в тесной квартире, которая под темной черепичной крышей, целый день припекаемой солнцем, была наверняка даже более душной, чем пошивочная, никак не могла приподнять дух Мирей. Вместо этого она вышла на улицу и направилась к реке. Не зная, куда идти, она пересекла мост Пон-Нёф на остров Сите посередине ручья, отвернулась от оживленного центра вокруг Нотр-Дама и направилась к нижнему течению острова. А потом поняла, что именно привлекло ее сюда. Невидимая для потока рабочих, направляющихся домой, и солдат на мчавшихся мимо грузовиках, намеревающихся изловить очередную жертву, она проскользнула на узкую каменную лестницу, которая вела вниз к небольшому участку, поросшему деревьями и травой. Если не считать перевозчика, который был занят тем, что пытался подремать, сидя в своей лодке, этот конец острова был пустынен. Как будто подхваченная изящными руками ветвей, Мирей подошла к самому краю, туда, где ива тянула свои зеленые пальцы к водам Сены. Раньше, издалека, это дерево виделось ей просто частью пейзажа, протянувшегося вдоль реки, но теперь она рассчитывала на него как на убежище. Какой-то инстинкт неудержимо влек ее сюда, инстинкт, который не могла сломить даже тяжесть ее отчаяния.

Точно так же, как если бы она была дома со своей семьей, Мирей уселась под сенью листьев ивы, прислонившись спиной к стволу. Она сбросила туфли и положила утомленную голову на грубую кору, позволяя дереву поглотить ее печаль, чтобы потом бросить ее в вечно текущую реку. Она хотела, чтобы ее семья была рядом с ней: ее родители успокоили бы ее и поделились бы с ней частью своей мирной силы; ее брат Ив рассмешил бы ее и помог на время забыть о своих заботах; а ее сестра Элиана слушала бы и кивала с понимающим видом, так, чтобы Мирей не чувствовала себя единственным оставшимся в мире человеком. Бланш, дочь Эстер, гуляла бы себе и лепила на земле куличи из грязи под деревом, хихикая, когда ее обнимали и ласкали члены семьи, частью которой она стала. Тоска Мирей по ним щемила сердце так же постоянно и неустанно, как течение реки.

И ей хотелось, чтобы с ней был кое-кто еще. Молодой человек, которого она знала всего несколько коротких дней, который был известен Клэр и Виви под именем «Фред», обнимавший и целовавший ее в мимолетные, драгоценные секунды, которые они провели вместе, прежде чем ему пришлось покинуть ее, пустившись в полное опасностей путешествие в Англию. Он прошептал свое настоящее имя ей на ухо, чтобы она знала, кем на самом деле был человек, полюбивший ее.

Когда сгущались сумерки, она сидела под скрывающими ее руками ивы, ощущая доносящийся с реки слабый ветерок. Она подняла с шеи волосы, чтобы этот ветерок остудил ее. Видения лиц, бывших для нее дороже всего, в сочетании с обнадеживающей твердостью ствола дерева у нее за спиной, напомнили ей, что есть нечто такое, что не под силу разрушить никакой войне.

То, что она почувствовала в тот день в ателье, было именно тем, чего хотелось оккупантам – поражением. Если бы она сдалась, то проиграла бы, а они выиграли. Но теперь она знала, что всегда сможет вернуться сюда, на то место, что сильнее всего сближало ее с домом в этом городе, среди мощеных улиц и высоких зданий, закрывающих небо. Она могла прийти сюда, чтобы побыть с теми, кого любила, словно отплыв к ним по речным волнам, которые когда-нибудь встретятся с океаном. И эти жизненно важные связи вернут ей то, что действительно имело значение. Они заставят ее почувствовать себя частью огромного целого. И она знала, что благодаря им она никогда не почувствует себя побежденной.

* * *

Клэр передала сообщение в табачную лавку рядом с площадью Шопена и теперь шла домой, размахивая своим «атташе», который теперь был намного легче, храня в себе только ноты для ее «урока пения», ранее маскировавшие спрятанный под ними запечатанный коричневый конверт. Не то чтобы конверт вообще что-то весил, но она всегда чувствовала, как с нее словно снимают тяжелый груз, когда доставка успешно завершалась; поэтому домой она всегда возвращалась во всех смыслах налегке.

Было приятно побыть вне дома при такой жаре. Вечер оставался по-прежнему теплым, и ей была противна сама мысль о поездке в душном горячем метро, а перед этим наверняка уйму времени придется простоять на грязной платформе, так что она решила пересечь Пон-д’Ина, повернувшись лицом к Эйфелевой башне внушительных размеров, и прогуляться вдоль реки. Наступающие сумерки намекали на прохладу, и она с нетерпением ожидала, когда же нежный речной бриз коснется ее разгоряченных щек.

Во время прогулки ее удивил обгонявший ее поток из автобусов и полицейских грузовиков. Один из автобусов остановился на перекрестке перед тем, как свернуть на мост, и, заметив это, она разглядела за окнами вереницу испуганных лиц. Когда автобус вновь поехал, из заднего окна выглянул ребенок, и ей накрепко запали в память большие и темные глаза на бледном лице.

Она подошла туда, где машины стояли в очереди перед зимним велодромом. Там был установлен блокпост, чтобы не давать людям пройти или проехать на велосипедах. Солдаты стояли у барьера, проверяя документы прохожих, и Клэр почувствовала, как низ ее живота пронзает острый страх. Но она знала, что если внезапно повернется и уйдет, то тем самым привлечет к себе внимание. Ей нечего было скрывать, напомнила она себе; ее документы в порядке, и у нее было веское оправдание для того, чтобы отсутствовать на работе. Поэтому она воспротивилась возникшему позыву немедленно убежать и встала у барьера, ожидая вместе с остальными своей очереди. Стена автобусов и грузовиков понемногу перемещалась вперед, то тормозя, то газуя, повинуясь указаниям полицейских-французов. Ей не было видно, что творится на другой стороне, но было похоже, что у входа на велосипедную арену из автобусов выходит огромное количество пассажиров.

Солдаты, которые проверяли бумаги, махнули стоящей напротив нее паре, но, когда те попытались пробиться к велодрому, офицер в черной форме гестапо вышел между автобусами и крикнул им, чтобы они обошли его другим путем. Когда он подошел, чтобы выбранить солдат на блокпосте, Клэр поняла, кто он. Униформа была новой, но она узнала его светлые волосы и широкие плечи. Она оглянулась вокруг, задаваясь вопросом, сможет ли она уйти незамеченной, пока он устраивал солдатам взбучку, но было слишком поздно – он тоже ее узнал. Она почувствовала его взгляд на себе, и когда повернулась к нему лицом, на тонкой линии его губ заиграла веселая улыбка.

– Добрый вечер, Эрнст, – спокойно сказала она, протягивая свои документы часовым для проверки, стараясь, чтобы ее руки не дрожали.

– Клэр! – воскликнул он. – Какое неожиданное удовольствие – увидеть тебя здесь. – Он повернулся к паре солдат и отрывисто пролаял несколько команд на немецком, затем увлек Клэр в сторону. Он протянул руку, пытаясь обнять ее, но она просто дала ему свое удостоверение личности, делая вид, что не поняла его жеста.

Он взглянул на листок бумаги в руке, на котором была ее фотография, затем снова посмотрел на нее.

– Много времени прошло, – сказал он. Улыбка медленно исчезла с его лица, когда она отказалась улыбнуться в ответ. – Ты не ответила ни на одно из моих приглашений на обед после того, как мы так неожиданно столкнулись в тот день в музее.