И пусть показ Haute Couture пройдет как следует, будем держать кулаки за Ниццу![42]

Это была еще одна ужасно холодная зима. В те дни, когда всё реже и реже в котле горел уголь, швеи во время перерывов прижимались к чугунным радиаторам, пытаясь согреть потрескавшиеся, замерзшие пальцы, вечно красные и, казалось, испытывавшие постоянный озноб. Мирей была в перчатках без пальцев, которые отправила ей мать, сшитых из остатков одежды старшего брата. Для Клэр и Виви на Рождество она тоже отправила каждой по паре. И снова на девушках было столько слоев одежды, сколько они могли уместить под белыми халатами, покрывавшей их изможденные, костлявые тела, как снег покрывал угловатые линии крыш и фронтонов зданий на улицах вокруг Рю Кардинале.

Всякий раз, когда они могли себе это позволить, три подруги приходили посидеть в одном из кафе на бульваре Сен-Жермен по вечерам после работы. По крайней мере, там было теплее, чем в квартире над ателье Делавина. Они заказывали миску с водянистым капустным бульоном, в который крошили черствый хлеб, и как могли, старались растянуть этот ужин, лишь бы оттянуть момент, когда им придется отправляться домой, чтобы ворочаться там под сырыми от вечного холода простынями. В каком-то из уголков кафе по «Радио Париж» объявили о последних победах Германии. Когда они вернулись под безопасную крышу своей квартиры, Виви прошептала, что большинство из этих сообщений были ложью. Просто немцы контролировали радиовещание. На самом деле в эти дни германская армия, растянутая по множеству направлений, терпела больше поражений, нежели добивалась побед. Мирей восприняла сказанное с большим энтузиазмом, но не стала спрашивать Виви, откуда ей это известно. В то же время она знала, что их троица сейчас в своей работе в Сопротивлении рискует, как никогда раньше. Организовывались новые отряды, получившие наименование «милиция», единственной задачей которых было изловить как можно больше членов Сопротивления. Было объявлено, что за осуждение резидента назначена награда в двадцать тысяч франков, что было для голодающих граждан весьма заманчивым стимулом, который уже проявил свою ужасающую эффективность.

Для того, чтобы восстановить линии связи через сеть после потерь, понесенных в прошлом году, потребовалось немало времени. Наступили времена, когда уже ни в чем нельзя было быть уверенным. «Безопасные дома» менялись с быстротой молнии, и Мирей во время доставок поручаемых ей сообщений приходилось изобретать все новые маршруты, дабы не вызвать подозрений ни со стороны «милиции», ни со стороны гестапо.

Она вздрогнула, стоя под часами на Восточном вокзале и наблюдая, как их стрелки приближаются к середине часа. Нужный для её задания поезд запаздывал, но в этом не было ничего необычного. На расписания уже практически не приходилось полагаться, часто рейсы попросту отменялись, если немецкие войска нуждались в подвижном составе или свободной линии для своих целей. Это был еще один жутко холодный день, а ее зимнее пальто было не самой лучшей защитой от восточного ветра, так и норовящего пронзить изношенную ткань. Она подняла голову, когда поезд подошел к одной из платформ, но, похоже, это был пустой грузовой состав: пассажиры из него не выходили.

Раздавшийся рядом крик: «Прочь! Отойти в сторону!», заставил ее отпрянуть. Она прижалась к кирпичной колонне часовой башни, пока два солдата махали винтовками, чтобы расчистить путь. За ними, в сопровождении основательно вооруженных солдат, проследовала колонна женщин-заключенных, они прошли через вестибюль станции на платформу, где ждал пустой поезд.

Некоторые женщины были нарядно одеты, другие были грязными и растрепанными; несколько из них плакали, и на всех лицах читалось страшное потрясение. Мирей чувствовала исходящий от всех них запах страха, когда они проходили мимо нее – смесь пота, мочи и затхлого от страха дыхания.

Одна из женщин, проходивших мимо Мирей, потянулась к ней и торопливо сунула свернутый клочок бумаги ей в руку.

– Пожалуйста, мадам, – умоляла она, – передайте это сообщение моему мужу.

Солдат толкнул ее прикладом винтовки.

– Назад в очередь! – закричал он ей. Затем тычком ладони оттолкнул Мирей, заставив ту отступить на шаг, и зарычал на нее: – А ты держись подальше, если не хочешь присоединиться к ним.

Женщин разместили по грузовым вагонам, солдаты же патрулировали платформу, закрывая тяжелые двери, когда вагоны наполнялись. С ужасом Мирей заметила, насколько широкие щели были между досками по их бортам. Что будет с этими женщинами, когда поезд двинется на восток, а ветер начнет пронизывать эти щели, словно остро отточенный клинок?

Она взглянула на зажатый в ладони лист бумаги. Это была сложенная записка с адресом, напечатанным снаружи. Она сунула ее в карман пальто, а нужный ей поезд остановился на другой платформе. Записка могла подождать: у нее были другие дела.

Позже в тот же день, когда она доставила человека, который прибыл на поезде, в «безопасный дом» шестнадцатого arrondissement[43], она подняла свой велосипед, остававшийся все это время у станции, и поехала домой, решив отвезти записку по адресу, который был начертан на сложенном листе бумаги. Она постучала в дверь, но ответа не было. Дом оказался пустым, дверь была заперта.

На мгновение она заколебалась, прислонив свой велосипед к стене, затем развернула записку, предположив, что в ней может оказаться подсказка, кому та адресована. Ее глаза пробежали по наспех нацарапанным каракулям.

Мой драгоценный, они забрали меня. Не знаю, куда меня ведут, но я вернусь к вам, как только смогу. Позаботься о наших девочках. Я молюсь за то, чтобы ни им, ни тебе ничто не угрожало. Поцелуй их от меня и скажи, что мама всегда будет любить их – и тебя. Надин.

Она огляделась, не зная, что делать, а затем заметила, как шевельнулась занавеска в окне соседнего дома. Она постучала туда. После нескольких минут неуверенного ожидания соседка открыла ей дверь и с подозрением посмотрела на нее.

– У меня есть письмо, – объяснила Мирей. – Для человека, живущего по соседству. Его жена попросила меня доставить его ему.

Соседка покачала головой.

– Его тут больше нет. Пришли немцы и забрали их всех, отца и двух детей. Куда – я не знаю.

– Но могли бы вы хотя бы сохранить для них эту записку и передать им, когда они вернутся?

Соседка с сомнением посмотрела на нее, затем неохотно протянула руку через щель в двери, чтобы принять записку.

– Хорошо, я возьму ее. Но они не вернутся. Никто не возвращается, так ведь?

Она плотно закрыла дверь, словно подчеркивая свои слова.

Встряхнувшись, Мирей медленно поехала обратно на Рю Кардинале по замерзшим улицам, которые выглядели мрачно пустынными.