Глава 6

Следующим утром нас, как обычно, подняли в семь. Завтрак. Проверка личных вещей. Уборка. До обеда я слонялся по коридору. Поговорил немного с Колей. Тем утром он был каким-то мрачным и поспешил уйти в палату. Муленко отправили работать на пищеблок. После обеда ко мне подошел санитар:

— Вставай и иди за мной, — сказал он, не глядя на меня.

— Куда?

— Тебе какая разница? Вставай и иди, — он не намерен был что-либо мне объяснять.

Я не стал спорить. Он проводил меня до кабинета врача. Больные содержались отдельно за двумя стальными дверями. У врачей же было отдельное крыло.

Доктор встретил меня радушно. Поздоровался и предложил присесть. Он был молод и улыбчив, на нем были брюки и клетчатый джемпер. Халат его был выстиран и наглажен. Когда я сел, доктор встал из-за стола и начал говорить в снисходительной манере:

— Скажите, вы бывали здесь раньше?

— Нет, — ответил я, скользя взглядом по кабинету. Все вещи были аккуратно расставлены. Кабинет был стерильно чист.

— И как вам?

— Не самое приятное местечко.

— Уверен вы не задержитесь здесь надолго, — доктор сел в свое кресло. — Мы проведем с вами парочку исследований, а после — немного пообщаемся. Надеюсь, это не вызовет никаких затруднений?

— А какие тут могут быть затруднения? Я весь в вашем распоряжении.

— Рад слышать, — доктор поправил галстук. — Вас ведь направил военный комиссариат?

— Да.

— Как вы относитесь к тому, чтобы служить своей стране?

— Мне не по душе уставная возня, но думаю я бы справился.

— В вашем деле сказано, что вы можете выступать в роли агрессора, более того, ваши татуировки говорят о склонности к аутоагрессии. Что вы об этом думаете?

— Что у кого-то неплохая фантазия.

— Вот как? — он отошел к окну. — Буду с вами откровенен. Я человек открытых взглядов и не приветствую тот факт, что в стенах этого здания порой содержатся люди определенно экстравагантные, но, тем не менее, совершенно здоровые. И я очень надеюсь, что вы сможете мне доказать, что попали сюда по чудовищной ошибке. Признаться, наблюдая за вами всю неделю, я не заметил ничего, о чем мне сообщили коллеги из врачебной комиссии.

— Со мной не возникнет проблем, — заверил его я.

— Склонен верить вам на слово. Но у меня еще достаточно времени, чтобы за вами понаблюдать.

— Конечно, доктор, — ответил я слегка улыбнувшись. Я не поверил ни единому его слову.

Весь день меня водили по кабинетам. Подключали к аппарату ЭЭГ, заставляли проходить тесты на уровень развития и социальной адаптации, а потом долго допытывались, не принимал ли я героин и не пытался ли свести счеты с жизнью. В отделение вернули только к ужину, где меня уже ждал Коля.

— Ну, и каково чувствовать себя лабораторной мышью? — спросил он, усаживаясь рядом со мной.

— Порой было даже забавно. Особенно когда нужно было интерпретировать картинки.

— Ты ведь не поверил во всю эту чушь, вроде; «Я не считаю вас ненормальным, и вообще вы мне нравитесь»?

— Конечно, нет. Такой лживой улыбке, как у этого доктора, позавидует даже дьявол.

— Только не дай им это понять. Пусть думают, что ты очередной придурок, тогда будут следить за тобой не так тщательно.

После ужина нас вывели на прогулку, где к нам присоединился Муленко с колодой карт. Знаете, этот прохвост перехитрил бы и черта. Наблюдать за его игрой было так интересно, что я не хотел прерываться, даже понимая, что он оставляет меня в дураках. К концу вечера я проиграл ему все сигареты, и мне пришлось выкупать их по двойной цене. Сам Муленко не курил. Как это ни было странно — заботился о своем здоровье. До отбоя мы втроем бродили по коридору. Только тем вечером я хоть немного успокоился.

Глава 7

Потом начались тихие дни, когда мне казалось, что все еще может закончиться хорошо. Просыпаясь каждое утро, я отправлялся сыграть партию в шахматы с одним полоумным стариком. В прежней жизни он был мануальным терапевтом, но однажды, возвращаясь домой, встретил пару ублюдков, которые раскроили ему голову молотком. С тех пор он мог только двигать фигурки по доске, но играл не хуже других, и иногда мне случалось ему проигрывать. Затем — обед, прогулка в маленьком дворике, огороженном металлической сеткой, где я пытался разузнать, не появилось ли на продажу что-нибудь новое: книги, журналы, кроссворды — что угодно, только бы скоротать пару часов. До вечера я трепался с Муленко и Колей. Темы были до омерзения скучными: жесткие матрасы, дрянная еда. Иногда мы мечтали о том, как окажемся дома, но чаще эти двое спорили. Начинал всегда Коля:

— Вы только посмотрите на них, — и кивал на пост, где сидели санитары. — Обращаются с нами, как с животными! Я вот о чем думаю, нас же здесь почти сотня. Почему никто не пытается с ними бороться?

— Вот ты и борись, — отвечал ему Муленко.

— А ты? — Коля поворачивался ко мне.

— А мне-то что? Мне до вашей борьбы по-прежнему нет дела.

— Неужели ты никогда не думал об этом? Мне кажется, однажды я просто сорвусь и разнесу здесь все, — Коля аж подпрыгивал, произнося это.

— Но в этом нет смысла, — возразил Муленко.

— А мне не нужны ваши смыслы. Я просто хочу все здесь разнести.

Один раз ко мне приехала Кат. Привела сигареты и книги и рассказала обо всем, что творилось в городе. Больше меня никто не навещал.

Со временем я привык ко всему, что здесь творилось. Крики по ночам перестали меня беспокоить. Опустевшие лица более не тревожили, и уже было плевать, что с ними станет. А та безвольная слабость, с которой люди позволяли себя унижать, лишь злила. В какой-то момент я просто перестал им сочувствовать. Старался отстраниться, закрыться в себе и ни о чем не заботиться. Забыть о своих желаниях и думать только о том, что должен сделать. Я был уверен, что, поступая так, смогу избежать проблем.

Глава 8

В тот день всех нас подняли глубокой ночью. Дежурный санитар — мужчина с глазами разного цвета и мерзкой улыбочкой, велел всем построиться. Он был пьян и растрепан. Ходил от одного конца шеренги к другому, покачиваясь и пытаясь спровоцировать кого-нибудь из больных. На его насмешки никто не ответил. Тогда санитар вынес из сестринской табурет и электробритву и велел по одному подходить к нему. Все покорно садились на стул, подставляя свои затылки, а потом злобно скалились, стоя поодаль. Брил он наголо —