– Глеб, так не честно! Я не хочу втюрьму. Я наделала ошибок, но я постаралась исправить их. Ты забываешь, что влюбой момент я могу выбросить тебя из машины. Твоя жизнь находится в моихруках.

– Я тебя посажу, – упрямо повторилГлеб и потерял сознание.

Я смахнула слезы и прибавила скорость. Стрелкана спидометре зашкаливала. Доехав до ближайшей больницы, я передала Глебаврачам, села в приемном покое и стала молить бога только об одном – чтобы Глебостался жив.

Все остальное происходило словно в тумане.Глеба прооперировали и увезли в палату интенсивной терапии. Узнав, что егожизнь вне опасности, я дошла до автобусной остановки и поехала к Тамаре. Вбольнице оставила ей деньги, которые взяла из бумажника Глеба, и пошла наработу. В гримерной на моих запястьях закрылись наручники.

На улице рядом с баром кроме допотопногомилицейского «газика», приехавшего забирать меня, стоял черный «Опель», зарулем сидел тот самый тип, который преследовал меня последних три дня. Увидевменя, он недобро усмехнулся и выразительно провел ребром ладони по горлу. Явздрогнула и быстро села в машину. Как только «газик» тронулся, я обернулась,помахала черному «Опелю» рукой и вновь опустила голову.

Больше всего я боялась, что меня арестовали всвязи с Максом, но, как выяснилось, напрасно. Мне шили покушение на Глеба. Онсделал заявление и мечтал упрятать меня за решетку. Через несколько дней взялиМихаила, который лежал в одной из подмосковных больниц, и других мужчин,присутствовавших на ритуале. Седоволосый, стрелявший в Глеба, выжил. Ранение унего оказалось несерьезным, и вскоре он тоже попал в тюрьму. Несколько раз мнепришлось встречаться с Глебом на очной ставке. Глеб был резок и смотрел наменя, как смотрят на заклятого врага. Состоялся суд. Мне дали три года колонииобщего режима.

Я не могла представить, что выпаду из жизни натри года. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Я не чувствоваласебя виноватой по отношению к Глебу – в конце концов, он сам загнал меня в уголсвоим предательством. И потом, он, как всегда, оказался победителем, а я – забортом.

Мне было очень тяжело привыкать к этомустрашному слову – преступница. Я и преступница – нет, этого не может быть! «Вчем, в чем моя вина?» – мучила меня по ночам одна мысль. В том, что япо-настоящему, всем сердцем полюбила Глеба, а он так жестоко обошелся со мной?В том, что у меня нет богатых родителей, владеющих недвижимостью за границей? Втом, что жизнь заставила меня выступать в стриптиз-баре, вместо того чтобытанцевать на сцене приличного театра? Глебу все давалось легко: деньги,выпивка, женщины, машины, а мне приходилось своим горбом зарабатывать наболее-менее сладкий кусок!

Со страхом и болью в сердце я вспоминаланесколько месяцев, проведенных в СИЗО. Там была масса народу. Двухъярусныекровати, переполненные камеры... Некоторые спали прямо на полу.

Когда я зашла в камеру, мне подстелили подноги полотенце. Я равнодушно перешагнула через него, а потом оказалось, чтотакое полотенце стелится для каждой новенькой. Мои сокамерницы хотелипосмотреть, буду ли я вытирать об него ноги или нет. Тех, кто вытирал, сильноизбивали. Это считается «в падлу». Это нарушение правил. Мне повезло – менялишь несколько раз ударили, сообщив, что наступать можно только на половуютряпку. Это был первый урок, причем самый безобидный. Сокамерницы, зная, что япострадала из-за любви, жалели меня и проклинали Глеба. А Глеб... Глеб простилменя на суде, заявив об этом на весь зал. Я подумала, что меня оправдают, нооказалось, что наши законы не признают сантиментов.

Когда меня отправляли по этапу, я впервые задолгие месяцы разрыдалась. Поезд уносил меня из Москвы в никуда. Что будетдальше, не хотелось даже думать.

В зоне пару дней меня выдержали в карантиннойкомнате, а затем отправили в отряд. Мне пришлось работать на швейной фабрике.Шили простыни, наволочки. Самое главное – это выполнить норму, иначе лишатпайка.

Кроме административных законов на зонесуществовали свои неписаные правила, с которыми приходилось считаться.Предпочтение отдавалось тем, кто сидит не в первый раз. Им выделяли лучшееместо, им же отдавали часть съестного из посылок от родных. Нельзя было естьодной, втихомолку, нельзя было курить, не поделившись сигаретами со «старшей».Особенно в зоне любили чай. Тут его называли «чифирь». Один раз мне довелосьего попробовать, и меня тут же вывернуло наизнанку. Другие же от него простобалдели. Многие глотали «колеса» – особые таблетки, помогающие забыться.

На зоне меня встретили миролюбиво! Подошлидевчонки и предложили чифирнуть. Глядя на мои страдания, они в один голос сталименя убеждать, что очень скоро я буду чифирить как ненормальная, предлагая себяментам за пачку чая. Со мной делились передачами, изредка выговаривая за то,что я не вношу свою лепту в общий котел.

Я никогда не была «шестеркой» и всегда умелаза себя постоять. В первый же день на зоне девчонки решили это проверить. Комне подошла одна из них и попросила постирать ее колготки. Мол, она не можетотлучиться с локального участка, а ей срочно понадобились чистые. К счастью, ясразу поняла, что если сделаю это, то буду стирать до конца срока. Мой отказвосприняли нормально и больше с предложениями подобного рода не подходили.Девчонки послабее выполняли любые работы, например вставали рано утром ичистили ботинки остальным. Если они не справлялись со своими «обязанностями»,их избивали.

Тут действует звериный закон. Наезжают наслабых и безвольных. Если будешь бояться, то тебя моментально добьют. Я поняла,что бояться нельзя, и сразу сумела поставить себя. Тем, кто пытался наехать наменя, я всегда давала понять, что мне терять нечего. По большому счету я ужевсе потеряла.

– Я мотаю срок за покушение на убийство,учтите это. Я потеряла все: мужа, сестру, любимого человека, работу, уважениеблизких людей, мне больше терять нечего, – говорила я тем, кто пыталсязаписать меня в «подлипалы».

Главное – не опускаться, твердила я себе.Иначе затюкают так, что перестанешь быть человеком. Уважают только сильных.Выживают только те, кто хитрее и умнее. Не обязательно иметь мощные габариты.Можно иметь хрупкую фигуру, но зато сильную волю. Хлюпиков не любят нигде, аздесь, на зоне, особенно.